Приехала было баба Галя за мной присматривать, но тоже долго не выдержала. Она просыпалась по привычке очень рано, примерно в три, одевалась и молча сидела посреди кухни на табуретки, сложив руки на коленях. Как-то, проснувшись ночью, я выскочил, куда мне было надо, и чуть не умер с перепугу, увидев на кухне на фоне окна молчащую неподвижную фигуру.
— Что ты кричишь? — тихо спросила бабушка.
— А что же вы?.. Я думал, что это вор.
— Эх! — вздохнула бабушка тоскливо. — И так там моя Лиска! И курочки… И кабанчик… Разве старый приглядит за ними как следует. Эх!
Через несколько дней поехала она к своей Лиске.
Да и зачем за мной приглядывать?! Что я — ребенок? Все равно ни бабушка, ни дед, ни родители не поняли бы моих переживаний.
— Ты уж смотри, сынок, осторожно, — наказывала мне утром мама. — Оглядывайся хорошо, когда улицу переходишь. Эти же машины, троллейбусы тут так и носятся. Не дай боже, угодишь под какую-нибудь… И когда обед будешь разогревать, с газом, смотри, не балуйся. И не скучай, любимый! Как уроки сделаешь, телевизор смотри, читай, магнитофон слушай.
— В кино сходи, совал мне рубль папа. — Мороженое съешь или еще что.
— И ключи не потеряй, — уже с порога окликала мама. — И квартиру закрывай хорошенько! Да и хлеба купи, молока..
Двери хлопали и я оставался один до самого позднего вечера.
Родители на полчаса раньше меня уходили утром.
Школа моя (как она мне опротивела) была совсем близко. Две остановки на троллейбусе.
Я завтракал в одиночестве, закрывал квартиру и бежал по ступенькам вниз. После того как я дважды застрял в лифте не любил им пользоваться, особенно спускаться. У нас было два лифта — пассажирский и большой, грузовой. Я умудрился застрять в обоих.
После школы по-быстрому сделав уроки и снова в одиночестве поев, я закрывал квартиру и отправлялся в путешествие по Киеву.
Как мне было плохо! Кто бы знал, как мне было плохо! И зачем мы переехали в этот Киев?! Зачем?! Я был готов пешком идти назад в село. Только мне жаль было папу и маму.
Чтобы как унять боль и тоску, я отправлялся в путешествие по Киеву.
Я и раньше, в селе, любил путешествовать. Мы частенько с мальчишками ходили полями, лесами в соседние села, плавали на лодках до плотины, а один раз даже проблуждали всю ночь в лесу, заставив переживать родителей.
Во мне жил тот беспокойный дух странствий наших предков, которые кочевали по бескрайним просторам незаселенной еще нашей земли, дух, что дает человеку спокойно сидеть на месте, а заставляет куда-то идти, идти, идти без четких задач и цели, просто чтобы увидеть новые горизонты, чтобы мерить ногами новые дороги, чтобы встречать новых людей…
Сейчас этот дух странствий просто выручал, спасал меня.
Я шел бульваром Леси Украинки, мимо памятника Лесе, спускался вниз, до Бессарабки, выходил на Крещатик, дальше направлялся на площадь Октябрьской революции, на которой проходят парады. демонстрации и различные торжества, и поднимался вверх до Софии или шел дальше до филармонии, до Владимирской горки. А от Софии, от площади Богдана Хмельницкого, брел до Золотых ворот, к оперному театру, к университету и памятнику Шевченко… А с Владимирской горки шел до Андреевской церкви и потом круто вниз-вниз, мимо старинного дома со шпильчатыми башенками, мимо знаменитого дома «Ричарда Львиное сердце», мимо домика писателя Булгакова — на Подол, на Красную площадь к памятнику Григорию Сковороде, к Киево-Могилянской академии.
Или, выходя из дома, поворачивал бульваром Дружбы народов к Днепру и шел в Парк Примакова, а потом набережной аж до станции метро. И садился в метро…
Или с бульвара Леси Украинки шел не вниз на Бессарабку, а поворачивал к Московской улице, а потом Цитадельной, мимо маминой обувной фабрики к Лавре, затем мимо памятника Славы, Дворца пионеров, «Арсенала», Дома офицеров, парками до Верховного Совета, к домику Раевского, где собирались декабристы и бывал Пушкин. А оттуда, миновав Государственный Банк, на улицу Орджоникидзе, к дому с химерами, дому какого нигде в мире больше нет…
Да разве я могу рассказать вам о всех своих киевских дорогах! Это я сейчас говорю вам все названия, чтобы вы не заблудились и что-то себе представляли. А тогда я шел наобум, не зная ни улиц, ни площадей, ни что где находится.
Я не боялся заблудится.
Язык, как говорят, до Киева доведет. А уже в Киеве не потеряешься. Я просто шел себе да шел и смотрел, смотрел, смотрел… И с каждым днем я любил Киев всё сильнее и сильнее.
Я шел и, только идя, забывал про то, что сегодня снова в школе за моей спиной жужжал мухой, гавкал и хохотал вслед, что снова я просидел пять уроков рядом с молчаливой Тусей[2] Мороз, которая мне ни слова не сказала и, кажется, переживает и стесняется сидеть со мной, что снова я в одиночестве простоял все перемены у стены, с завистью глядя, как весело гоняют по коридору мальчишки с шумным Игорем Дмитрухой во главе… И я, презирая себя, в бессильной ненависти желал всем им упасть и разбить носы.
Я всё забывал и был благодарен Киеву за это.