Я не посягал ограничивать божественные свойства Кецалькоатля. Однако те же самые источники ясно говорили о его действительном положении в мезоамериканском пантеоне богов. По сути он никогда в нем не был «главным» богом, хотя его и по духовному порыву почитали более других. Выше него стоял древний бог огня — Уеуетеотль. У майя над Кукульканом — Кецалькоатлем превалировал Унаб-Ку — единый бог, который, будучи творением чисто духовным, не мог являться людям в материализованном, телесном виде. Таким же незримым был у народа науа Тескатлипока — невидимый и вездесущий.
Что касается самого создания человека, то Кецалькоатль не был тем богом, который мог просто возгласить: «Да будет человек!» Он гораздо ближе был к роли естественного исполнителя, нежели мистического создателя чего бы то ни было. По книге киче «Пополь-Вух», решение о создании человека приняло Сердце Небес Уракан, единое в трех лицах, а исполняли его Тепев и Кукумац— Змей с зелеными перьями. А когда очередная попытка дала неудачный результат — людей, не соответствующих замыслу богов, то в книге даже молитвенно просят: «…Сердце Небес, не наказывай Тепева и Кукумаца — Змея с зелеными перьями»».
В другом источнике, из круга культуры науатль, Кецаль-коатль для того, чтобы создать людей, должен был, прибегая к различным способам, отнять их «кости» у бога мертвых — Миктлантекутли. Наконец, в самом акте творения всюду участвует пара первичных богов: Алом и Каолом, Великая Мать и Великий отец у киче, а у народов науа — пара «владык нашего тела», богов тринадцатого неба, мест двойственности — Омейокана, Тонакачиуатль и Тонакатекутли. Одним словом, все творческие усилия Кецалькоатля — такие, какими я их видел, — напоминали именно исполнение, воплощение в материю какой — то заданной программы. При этом всякие его шаги на этом поприще вызывали представления о естественном природном процессе. Но ежели только эти процессы были предметом мифа о веровании, то почему в таком случае с ним были связаны
ГРЕХ И ЧУВСТВО ВИНЫ?
Лоретта Сежурне так рассматривала эту проблему:
Стало быть, чтобы уберечь свою тезу, мне следовало связать воедино то, что обычно рассматривалось раздельно: естественные явления природы и грех. Иными словами, отыскать источник греха уже в самой природе, вне сознания человека, его души, возникновение которой в ходе эволюции природы было если не последним шагом, то неким рубежом…
Если бы после всех своих размышлений, думал я, во мне проснулись сомнения в возможности отрыва понятия греха от сферы этики, то я смог бы с чистой совестью ответить себе: да, возможно! То, что своим грешникам предписывали племена, религии, церкви, начиная со всевозможных форм табу и кончая десятью христианскими заповедями, в своем истоке не имело целью ничего иного, кроме сохранения здоровья тела за счет принудительной гигиены и правильного питания, либо избежания наследственных отклонений путем запрета супружеских связей в кругу родственников, либо же, наконец, поддержания общественного порядка и неколебимого авторитета и влияния жрецов.
Так что подавляющая часть наказов, проповедуемых во всем мире и во все эпохи, изначально напрямую касалось прежде всего тех или иных проблем тела, а отнюдь не души, из чего легко было сделать вывод, что именно тело для богов-вершителей имело существенное значение, и первейшим грехом было любое действие наперекор законам природы.
Я рассуждал так: человек зачинается в лентах ДНК. В таком состоянии он абсолютно безгрешен. Чистая информация о строении белков — сама невинность, белизна белее снега. Даже если в информации и содержатся какие-либо отклонения, а это случается, например, вследствие механических повреждений молекулы нуклеиновой кислоты, то до той поры, пока они не реализованы в теле, они остаются чем-то совершенно невинным, ибо бездействующим и неопасным.