Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?

Добавьте присущую лично мне непокорность и способность глубоко чувствовать – и любовь станет довольно опасной затеей. Я никогда не увлекалась наркотиками, я увлекалась любовью – любовью безумной, отчаянной, несущей больше вреда, чем исцеления, больше жестокого разочарования, чем здоровья. Я боролась, наносила удары и пыталась все наладить на следующий день. И уходила, не сказав ни слова, и мне было на все наплевать.

Любовь должна быть яркой и живой. Я никогда не была согласна на бледную ее версию. Любовь исполнена силы. Я никогда не хотела ее выхолощенного подобия. Я никогда не уклонялась от грандиозности любви, но я и понятия не имела, что любовь может быть столь же надежной, как солнце. Восходить, словно солнце – каждый день.

***

Тетушка Нелли наполняла любовью суп. Ей не нужны были благодарности, она не стремилась "делать добро". По вторникам и четвергам она кормила любовью всех детишек, которых только могла найти, и даже если бы в ее дверь постучали четыре всадника Апокалипсиса, в щепки разнеся по дороге сортир во дворе, им бы тоже налили супа.

Я иногда подходила к ее крошечному домику, но никогда не задумывалась о том, что же она делала. И только позже, много позже, пытаясь заново выучиться любить, я начала задумываться о ее простых, повторяющихся раз за разом действиях, и о том, что они значили. Возможно, будь у меня собственные дети, я бы дошла до этого быстрее, а может быть, я искалечила бы своих детей так же, как была искалечена сама.

Учиться любить никогда не поздно.

Но это страшно.

В церкви мы слышали о любви каждый день, и однажды, после молитвенного собрания, меня поцеловала старшая девочка. Это стало для меня первым моментом осознания и желания. Мне было пятнадцать лет.

Я влюбилась – а что еще тут было делать?

Мы были как любые двое подростков в возрасте Ромео и Джульетты, мы вели себя так же, как они – глядели друг на друга, тайно встречались, передавали друг другу записочки в школе, обсуждали, как мы вместе сбежим и откроем книжный магазин. Мы начали спать вместе у нее дома, потому что ее мама работала в ночные смены. А потом в один из вечеров она пришла к нам на Уотер стрит, чтобы заночевать у меня – и это было само по себе необычно, потому что миссис Уинтерсон терпеть не могла посторонних.

Но Хелен все же пришла, и где-то в ночи мы перебрались на одну кровать, и там уснули. А мама пришла нас проверять – с фонариком. Я помню, как проснулась от света в лицо, как она водила фонариком, словно автомобильным прожектором, переводя его с лица Хелен на мое. Как свет скользнул вниз по узкой кровати и вырвался в окно, словно сигнал.

Это и был сигнал. Сигнал, возвещающий конец света.

Миссис Уинтерсон верила в конечность судеб мира и человека. Она веровала в конец света, она его репетировала. Наше эмоциональное состояние дома балансировало на грани. Происходящее обычно несло на себе печать окончательности. Когда она поймала меня на краже денег, то сказала: "Я больше никогда не буду тебе доверять". И больше она мне не доверяла. Когда она узнала, что я веду дневник, она произнесла: "У меня никогда не было секретов от моей матери… но я же не твоя мать, не так ли?" И после этого она перестала ею быть. Когда я хотела научиться играть на пианино, она изрекла: "Я продам его раньше, чем ты вернешься из школы". Она так и поступила.

Но лежа в кровати, притворяясь, что не замечаю света фонарика, притворяясь спящей, а потом снова погрузившись в запах Хелен, я могла поверить, что ничего страшного не произошло – потому что на самом деле ничего не было. Не в тот раз.

Я не знала, что она позволила Хелен остаться потому, что искала доказательства. Она перехватила одно из наших писем. Она видела, что мы держимся за руки. Она видела, как мы смотрим друг на друга. Ее разум был порочным, и в нем не нашлось места для того чистого и свободного чувства, что было между нами.

На следующее утро она ничего не сказала. Она молчала еще некоторое время – правда, едва со мной разговаривала, но она ведь часто погружалась в себя. Все было тихо и спокойно, как перед авианалетом.

А потом началась бомбежка.

***

Шла обычная воскресная служба. Я немного опоздала – и заметила, что все на меня смотрят. Мы пели, мы молились, а потом пастор сказал, что двое прихожан виновны в совершении отвратительного греха. Он прочел отрывок из послания к Римлянам 1:26 – "Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным..."

Едва он начал, а я уже знала, что сейчас произойдет. Хелен залилась слезами и выскочила из церкви, мне же было велено идти с пастором. Он был терпелив. Он был молод. Я не думаю, что ему нужно было ввязываться в неприятности. Но миссис Уинтерсон жаждала неприятностей, и старая гвардия была на ее стороне. Они решили устроить сеанс изгнания бесов.

Никто поверить не мог, что столь благочестивая девушка, как я, могла заниматься сексом – да еще и с другой женщиной. Нет, наверняка мною завладел демон.

Я сказала, что нет никакого демона. Сказала, что люблю Хелен.