Когда я оглохла, она не повела меня к врачу, потому что знала: либо это Иисус замкнул мой слух от соблазнов этого мира в попытке исцелить мою изломанную душу, либо сам Сатана нашептывал мне так громко, что барабанные перепонки у меня не выдержали и лопнули.
Хуже всего было то, что глухота приключилась со мной как раз примерно тогда, когда я обнаружила у себя клитор.
Миссис W была крайне старомодна. Поскольку она знала, что от мастурбации можно ослепнуть, то ей нетрудно было прийти к заключению, что от этого занятия также можно и оглохнуть.
Я думала, что это несправедливо, потому что многие наши знакомые носили слуховые аппараты и очки.
В публичной библиотеке был целый раздел с книгами, напечатанными крупным шрифтом. Я заметила, что он находился возле кабинок для индивидуальных занятий. Предположительно, одно вело к другому.
В итоге выяснилось, что ни Иисус, ни Сатана не затыкали мне уши – мне просто необходимо было удалить аденоиды. Виновником оставалось назначить несовершенное устройство моего тела.
Когда мама привела меня в больницу и устроила в детской палате на кровати с боковыми перильцами, я оттуда вылезла и побежала за ней.
Она шествовала впереди – в своем кримпленовом пальто, высокая, грузная, от всех обособленная, и я до сих пор чувствую, как скользили мои босые ноги на полированном линолеуме.
Паника. Я и сейчас ее ощущаю. Должно быть, я подумала, что она отдала меня назад, чтобы меня удочерил кто-то другой.
Я помню, что днем в больнице мне дали обезболивающее, и я начала сочинять сказку о кролике, у которого не было меха. Его мама дала ему поносить дорогую шубку, но ее украла ласка, а на дворе стояла зима…
Думаю, когда-нибудь я все же допишу эту историю…
Мне понадобилось много времени, чтобы осознать, что есть два вида писательства: то, что пишешь ты и то, что пишет тебя. И то, что пишет тебя – опасно. Ты попадаешь туда, куда не хотел заходить. Ты всматриваешься туда, куда смотреть не хотел.
После приключения с аденоидами и кроликом я пошла в школу – на год позже, чем нужно было. Я очень беспокоилась, потому что мама называла школу "Рассадником" – и когда я спросила ее, что такое "Рассадник", она ответила, что так бы выглядела наша сточная труба, если бы она не заливала ее отбеливателем.
Она велела мне не водиться с другими детьми, которые предположительно выжили после отбеливателя – все равно они все выглядели очень бледно.
Я умела читать, писать и складывать – это было все, чем мы занимались в школе. Несмотря на свои знания, оценки я получала плохие, потому что плохим детям всегда ставят плохие оценки. На меня наклеили ярлык плохиша, и я это приняла. Лучше быть хоть кем-то, чем совсем никем.
Большую часть времени я рисовала Ад. Рисунки я относила домой, чтобы мама могла ими полюбоваться. Есть очень хороший способ изобразить Ад: раскрасьте лист бумаги всеми цветами радуги, а потом возьмите черный восковой карандаш и замалюйте весь лист сверху. Потом возьмите булавку и рисуйте, процарапывая верхний слой, пока из-под черного не проступят остальные цвета. Выйдет драматично и впечатляюще. В особенности для потерянных душ.
***
Когда меня с позором выгнали из подготовительной школы за то, что я спалила игрушечную кухню, директриса, носившая черный твидовый костюм, потому что пребывала в трауре по Шотландии, сказала маме, что у меня склонность к доминированию и агрессии.
Так оно и было. Я колотила других детей – без разницы, мальчиков или девочек, а когда не понимала, о чем говорят на уроке, то просто выходила из класса, и если учителя пытались меня вернуть, то доставалось и им.
Я понимаю, что мое поведение не было идеальным, но моя мать пребывала в убеждении, что я одержима демоном, а директриса носила траур по Шотландии. В такой обстановке трудно оставаться нормальной.
Каждое утро я сама поднималась, чтобы пойти в школу. Мама оставляла мне миску хлопьев и молоко в термосе. Холодильника у нас не было, да большую часть года он нам и не был нужен – в доме была холодина, на улице была холодина (север есть север), а когда мы покупали провизию – мы ее съедали.