Забытый язык

Пациентка – женщина сорока пяти лет, страдающая от мучительной тревожности. В ее истории привлекает внимание одна особенность: взаимная ненависть с матерью. Чувство, что мать ненавидит ее, не было плодом воображения. Мать была замужем за человеком, который ей никогда не нравился, она с отвращением относилась к их ребенку, само существование которого, как она считала, вынуждало ее сохранять брак. Когда дочери было три года, она что-то сказала своему отцу, из-за чего тот заподозрил мать в связи с другим мужчиной. Хотя маленькая девочка точно не понимала, что видела и о чем сообщила, интуитивно она верно понимала ситуацию, и ярость ее матери имела больше оснований, чем казалось на поверхности. Чем старше становилась дочь, тем больше она провоцировала мать, и тем больше мать старалась ее наказать, а в конце концов и уничтожить. Ее жизнь сделалась постоянным отражением нападений. Если бы она получала помощь и поддержку отца, исход мог бы быть иным. Но он сам боялся жены и никогда открыто не вставал на сторону дочери. Результатом этого, как и многих других обстоятельств, оказалось то, что дочь, очень одаренная и гордая личность, все больше и больше отдалялась от людей, чувствовала себя «побежденной» матерью и жила надеждой на то, что «в один прекрасный день» окажется победительницей. Вся эта ненависть и неуверенность привели к состоянию постоянной тревоги, от которой пациентка страдала во сне и наяву.

Сновидение было одним из многих выражений этого состояния. Ассоциация с оранжереей была вызвана тем, что оранжерея имелась в поместье ее родителей. Она часто бывала там одна, никогда – в присутствии матери. В сновидении угроза исходит не от матери, а от змеи. Что это означает? Несомненно, имело место желание, чтобы мать защитила пациентку от опасности. (На самом деле бывало, что она мечтала о том, что мать изменится и поможет ей.) В сновидении она снова в опасности, однако мать злобно улыбается и уходит. Этой злобной улыбкой мать открывает свою истинную сущность. Сначала пациентка пыталась отделить плохую мать (змею) от хорошей, которая могла бы помочь. Когда мать злобно посмотрела на пациентку и не помогла, иллюзия рассеялась, мать и змея стали единым целым, грозящим ей уничтожением. Пациентка тогда бежит к двери, надеясь на спасение, но оказывается слишком поздно, путь закрыт. Теперь она заперта с ядовитой змеей и желающей ей гибели матерью.

Во сне пациентка испытывает ту же тревогу, которая преследует ее наяву, только более отчетливо и с более ясным указанием на мать. Это не реальный страх, а мучительная тревожность. Мать больше не представляет опасности, на самом деле пациентке никто не угрожает. Тем не менее она испугана, и во сне этот страх прорывается наружу. Является ли сновидение исполнением желания? В определенной мере это так. Пациентка хотела бы, чтобы мать ее защитила, и только когда та, вместо того чтобы прийти на помощь, злобно смотрит на нее, начинается кошмар. Именно стремление к материнской любви и защите заставляет женщину бояться матери. Если бы пациентка больше не хотела материнской привязанности, она и не боялась бы матери. Однако более важны, чем эти желания любви и защиты со стороны матери, другие, без которых страх перед матерью не продолжал бы существовать: стремление к мести, желание заставить отца увидеть, насколько скверная у него жена, забрать его у матери – не потому, что она так уж любит отца, не из-за фиксации на ранней детской сексуальной привязанности к нему, но из-за глубокого унижения от прежнего поражения и чувства, что только с уничтожением матери ее гордость и уверенность в себе могут возродиться. Почему то раннее унижение было и остается таким неизгладимым, почему жажда мести так непреодолима – это другой вопрос, слишком сложный, чтобы обсуждать его в этом контексте. У пациентки были и другие тревожные сновидения, в которых только один элемент этого сна – желание помощи со стороны матери – полностью отсутствует. Вот каковы эти сны.

«Я в клетке с тигром. Нет никого, кто мне помог бы».

Или:

«Я иду по узкой тропинке через болото. Темно, и я не вижу, куда идти. Я совершенно растеряна и чувствую, что соскользну и утону, если сделаю еще шаг».

Или:

«Я – обвиняемая на суде. Меня обвиняют в убийстве, я знаю, что невиновна. Но по лицам судей и присяжных я вижу, что они уже решили меня осудить. Допрос – просто формальность. Я знаю, что никакие мои слова и слова свидетелей (свидетелей я не вижу) ничего не изменят, все уже решено, и нет смысла пытаться защитить себя».

Во всех этих сновидениях главный фактор – чувство полной беспомощности, ведущее к параличу всех функций и панике. Неодушевленные предметы, животные, люди – все они безжалостны; не видно ни одного друга, помощи ожидать неоткуда. Это чувство полной беспомощности коренится в неспособности пациентки избавиться от жажды мести, прекратить сражение с матерью. Однако само по себе это не исполнение какого-либо желания. Остается желание жить – отсюда страх перед нападением без сил защититься.