Забыть Веронику

Кроме Андрея, на кафедре никого не было. Вообще, заведующего кафедрой приличествовало бы называть по имени и отчеству даже в мыслях. Но только не в нашем случае. Весь наш не очень дружный коллектив единодушно сходился во мнении (которое почти никогда не проговаривалось вслух, но как бы само собой подразумевалось), что Андрей Бурковский занимает не свое место. Оснований так полагать у нас было несколько. Во-первых, возраст. Тридцать семь лет, ну что это за завкафедрой? Лично мне недавно сорок четыре исполнилось, а есть у нас люди и хорошо за пятьдесят вроде профессора Зимникова, моего бывшего научного руководителя. Во-вторых, как-то уж традиционно сложилось, что должность эту занимает доктор наук. А Бурковский — только кандидат. Ладно бы докторов не было, так ведь есть, тот же Зимников. А в-третьих, не скажу за коллег, но лично я ради любопытства читал автореферат кандидатской диссертации нашего молодого шефа. Было это в прошлом году, когда он нежданно-негаданно свалился в нашу Академию, переехав из Москвы вслед за своим дядей, который примерно в то же время занял должность нашего ректора. Уже сам по себе сей факт прямо и недвусмысленно указывает на кумовство и родственный протекционизм. Блат, как говорили в советские времена... Так вот, скажу свое мнение: диссертация московского гастролера была сплошным плагиатом, сумбурной и бестолковой компиляцией и свидетельствовала лишь о том, что ее автор не умеет работать ни с источниками, ни с литературой. Никакой научной новизной там и не пахло. Оставалось только гадать, почему никто из московских коллег не выкатил черный шарик. Впрочем, кого в современной России удивишь такими вывертами судьбы? Разве мы не являемся свидетелями того, как ученые степени присуждаются топ-моделям, фигуристам и бывшим полевым командирам?..

Не знаю, чувствовал ли Бурковский наше отношение к нему. Скорее всего, ему было все равно. Для таких персонажей значение имеет только собственное мнение о себе, а мнение других людей они и знать не хотят. Наверное, это и есть один из самых важных признаков, отличающих интеллигента от толпы. Интеллигент не чурается рефлексии, то есть, проще говоря, может взглянуть на себя чужими глазами, а человек из толпы на такое не способен.

Так или иначе, завкафедрой общался со всем нашим коллективом сдержанно и ровно, а со мной даже в некотором смысле доброжелательно. Возможно, по причине того, что довольно долго он был знаком с моей покойной супругой. Знакомство их состоялось прошлым летом, чисто случайным образом. Только что назначенный на должность Бурковский едва успел принять дела и тут же засобирался в отпуск. Вместе со своей подругой, тоже москвичкой, поехал в Италию и там, на Лидо-ди-Езоло, в пятизвездочном отеле на первой линии пересекся с моей бедной Маргаритой. Она к тому времени уже занимала высокую должность в своей турфирме, много времени уделяла работе, так что командировки у нее случались не менее трех раз в год. Естественно, и перелеты, и проживание в отелях, и даже развлечения оплачивались фирмой. Помню, когда дела у них пошли в гору, Рита хотела и меня к себе на фирму пристроить, и я вроде бы даже согласился, но уже через неделю понял, что весь этот бизнес — не для меня. То есть против торговли и частного предпринимательства я ничего не имею, не совок какой-нибудь, но вариться в этой сфере мне категорически не понравилось. Вот читать лекции, осуществлять научное руководство и писать статьи — это мое, здесь я чувствую себя как рыба в воде. Свою позицию я пытался донести до Риты, но безуспешно. То ли мои доводы не были достаточно убедительными, то ли она их просто не хотела воспринимать. В любом случае, к общему мнению мы так и не пришли. Мое упорное нежелание сменить род деятельности черной нитью проходило через наши отношения вплоть до ее смерти.

О той встрече в Италии мне рассказал сначала Андрей, и мне было лестно слышать в его голосе нотки восхищения. Моя жена была привлекательной дамой, на нее мужики часто заглядывались. А уж если она произвела впечатление на Бурковского, за которым из самой Москвы тащилась репутация донжуана и обольстителя, значит, она действительно заслуживала самой высокой оценки.

Сама же Рита никак не характеризовала Андрея и вообще не очень охотно рассказывала мне об их мимолетном знакомстве. Вполне возможно, что она про их случайную встречу в Италии вообще успела позабыть.

— У кого экзамен принимали, Евгений Вениаминович? — поздоровавшись со мной за руку, спросил Бурковский.

— У журналистов. Второй курс.

— И как?

— Один не явился, трое мимо кассы.

— Трое? А сколько человек в группе?

— Двадцать восемь.

— Тогда трое не сдавших — это много. Я бы на вашем месте помягче относился к студентам, для которых история культуры не является профильным предметом.

«Ты бы на моем месте вообще ничего не делал, не нужна тебе никакая наука», — с легким раздражением подумал я. Вслух же сказал: