Забыть Веронику

Неудивительно, что ты не помнишь, красавица. Может, ты и не законченная дура и кое-какие обрывки знаний в твоей русоволосой голове присутствуют, в том числе и благодаря моим лекциям. По крайней мере, леонардовскую «Джоконду» и рафаэлевскую «Сикстинскую Мадонну» только что назвала, молодец. А вот про полотна Кватроченто ты ничего не помнишь и помнить не можешь, потому что кватроченто — это не фамилия художника. И вообще не фамилия.

Лицо твое, милая девушка, мне знакомо, стало быть, на лекции ты ходила. А вчера, возможно, ты даже конспекты перечитывала. Но учиться тебя не научили, потому и толку от твоих стараний не шибко много. Ну да, сегодня ты мне экзамен сдашь, как в советские времена пионеры металлолом и стеклотару сдавали, а через неделю не сможешь вспомнить и пары фраз из всего лекционного курса.

— Давай так сделаем, — мягко предложил я. — Ты сейчас садишься на свое место и усиленно вспоминаешь, что такое кватроченто. У тебя есть минут пять-семь, а я пока послушаю господина Николаева. Вспомнишь — будет «четыре», не вспомнишь — ну извини...

Вова Николаев, которого я только что высокопарно назвал «господином», оставался последним студентом, кто еще не выходил отвечать по билету. Услышав свою фамилию, он слегка тряхнул головой, неохотно взял в руки зачетку и листочек и медленно подошел к моему столу. Присел на стул, только что освобожденный его однокурсницей, которой я только что подарил шанс получить хорошую отметку.

Не пяти и не семи, а всего трех минут хватило, чтобы оценить уровень знаний Николаева. Нулевой уровень или где-то возле нуля болтающийся. Ни по одному из двух вопросов я не услышал ничего дельного. Что германская готика, что фламандская живопись были для него просто словосочетаниями, лишенными всякого смысла. Судя по страничкам его зачетки, которые я бегло просмотрел, высшее образование давалось парню очень тяжело. Может, и не стоило себя мучить непосильными нагрузками?..

Вова вышел из аудитории, хмуря брови и расстроенно вздыхая. Перспектива пересдачи ему категорически не нравилась. Впрочем, готовиться он все равно не будет в надежде на то, что мне не захочется портить академическую статистику и вожделенную тройку я ему в конце концов нарисую.

Милая девушка, однокурсница Вовы, сочувственно поглядела ему вслед и незаметным, как ей казалось, движением убрала с голой коленки мобильный телефон, отправив его в лежащую рядом с ней оранжевую сумочку. Быстрым шагом подошла ко мне, присаживаться не стала. На один вопрос можно ответить и стоя.

— Так что же такое кватроченто? — весело спросил я. — Вспомнила?

— Да, конечно! — радостно сообщила девушка и выдала мне цитату с одного из самых популярных интернет-сайтов энциклопедического формата. Прямо слово в слово процитировала, придраться не к чему.

— Ну вот видишь, как все просто, — с оттенком легкой грусти сказал я, расписываясь в зачетке. — Счастливого лета!

— И вам того же!

Заглянув в деканат и отдав секретарю заполненную ведомость, я зашел на родную кафедру. Родная — это не преувеличение. Больше половины моей жизни связано с ней. Как пришел на втором курсе, так и остался. Сначала в качестве студента, потом аспиранта, потом стал преподавателем, а с недавних пор и доцентом. Сколько помню, здесь всегда было тесно из-за нерациональной расстановки мебели. Чтобы пройти к своему месту, приходилось лавировать между столами и шкафами. Эта проблема была решена в прошлом году, во время глобального ремонта, когда рабочие проломали одну из стен и соединили кафедру с соседней аудиторией. Пространства стало больше, да и интерьер изменился в лучшую сторону.