Тони смотрит на часы.
– Они на час ближе к Германии, – натягиваю я себе на губы застенчивую улыбку.
– Ты права. Это надо отметить.
Напитки в самолете начинают предлагать через двадцать минут полета. Как раз вовремя! А то Мэдди становится все беспокойнее. Тони еще никогда не видел ее такой. Стюардесса уже приближается к ним с тележкой. Тони едва дожидается, когда она закончит обслуживать впереди сидящего пассажира. Наконец стюардесса переводит на него взгляд с традиционным вопросом: не желаете ли что-нибудь выпить? Красивые глаза, но не его типаж. Тони расплачивается за шампанское карточкой, надеясь, что кредит на ней еще не до конца исчерпан. И передает бутылку и два бокала Мэдди. Она с готовностью опускает свой столик. Терпение, Тони, терпение! Ты напугал ее в гостиничном номере, поторопившись. В Берлине будет полно возможностей! Памятных возможностей – по крайней мере, для него!
Амнезия у Мэдди, похоже, не собирается проходить. Она так ничего и не вспомнила, за исключением своего имени. И Тони уже думает, что ее вчерашние слова о Берлине были сказаны без всякой задней мысли. Простое совпадение. Если что-то и могло активировать ее синапсы и восстановить разрушенные связи нейронов, то только газетный заголовок о стрельбе на канале. Но Мэдди никак не среагировала, когда он показал ей статью перед взлетом.
– Мне уже наливать? – спрашивает Мэдди, сжимая бутылку.
– Конечно, наливай, если хочешь. А я пойду вымою руки.
Тони устремляется в проход между креслами. Он даже физически ощущает грязь на своих руках. Пусть Мэдди выпьет. Шампанское поможет ей расслабиться. Тони сложно понять, каково это – бояться летать. Он столько времени провел в самолетах, мотаясь туда-сюда между европейскими столицами. Мэдди не помнит себя в самолете и все равно испытывает страх. Это как ложное ощущение боли в фантомной, ампутированной конечности. Где может гнездиться этот страх, как не в ее памяти?
Тони заходит в крошечную кабинку, закрывает на задвижку дверь и начинает мыть руки, намыливает их снова и снова и тщательно трет свои пальцы. Наконец, посчитав руки достаточно чистыми (увы, они никогда не бывают идеально чистыми!), Тони поднимает глаза на свое отражение в зеркале. Без памяти Мэдди – ничто, а он для нее – все. Ее жизнь в его руках! И отныне, просыпаясь по утрам, она будет оказываться целиком и полностью в его власти. А воспоминания о событиях ушедшего дня и утехах минувшей ночи будут оставаться с ним. И только от него будет зависеть, захочет он поделиться ими с ней или нет. Пока, по крайней мере…
Тони наклоняется ближе к зеркалу, поворачивает голову сначала в одну, потому в другую сторону. Болезнь Альцгеймера уже запустила процесс разрушения в височных долях его мозга. Тони проверялся, добровольно согласившись на этот эксперимент. Ему сделали томографию, введя в вены аналог глюкозы с низким уровнем радиоактивности – в качестве трейсера, определяющего наличие в структурах мозга амилоидных сенильных бляшек и гиперфосфорилированного тау-белка в виде нейрофибриллярных клубков, характерных изменений при Альцгеймере.
И его мозг засветился, как рождественская елка.
Пока Тони моет руки в туалете, я потягиваю шампанское. Моя рука так дрожит, что я даже пролила несколько капель. Мне нужно действовать быстро. Убедившись, что сидящий рядом пассажир на меня не смотрит, я высыпаю в один из бокалов измельченный ксанакс. Я припрятала порошок в крошечном мешочке, в своем бюстгальтере. Слава богу, пожарная сигнализация в гостиничном номере сработала, и мне не пришлось его снимать. Я размешиваю напиток в бокале шариковой ручкой и жду, когда возвратится Тони. Надеюсь, что шампанское замаскирует привкус ксанакса – он у него вроде бы как у мела. Не могу точно припомнить. Но помню, что горчит.
Весь порошок растворяется в шампанском. Через минуту возвращается Тони. Просияв при виде шампанского на моем подносе, он усаживается в кресло, и я подаю ему один из бокалов.
– За Берлин! – восклицает он, чокаясь со мной.
– За Берлин! – повторяю я, и мы одновременно выпиваем шампанское.
Сайлас уже давно свыкся с тем фактом, что его шеф – детектив суперинтендант Уорд – младше его на десять лет. Сайлас также смирился с тем, что головокружительная карьера Уорда развивается по такой траектории, которая не оставляет сомнений: он рано или поздно станет начальником полиции. В отличие от него, Сайласу о достижении подобных высот даже мечтать не приходит в голову.
– Как там Конор? – спрашивает Уорд, бросая взгляд на распечатанный рапорт Сайласа, который детектив ему недавно переслал по электронной почте. Они сидят в зале для летучек и совещаний на втором этаже, который Уорду пришлось «забронировать». Даже у него нет отдельного кабинета. И он тоже частенько ощущает на своей шкуре все блага системы «горячих столов».
– Все так же, – говорит Сайлас, наблюдая за тем, как Уорд изучает его рапорт – краткое изложение его соображений насчет Тони де Стаала и Мэдди Терло.
– Если тебе нужно отдохнуть…
– Не нужно…