За землю отчую.

Между тем из опушки леса на помощь Федору уже бежали два лесовика и Сенька. Следом, пыхтя, семенил Митрошка. Они видели, как «деточка» выскочил из ржи и бросился догонять ордынца. Тот несся, не оглядываясь, слыша за спиной тяжелое дыхание. Порубежник уже занес над ним ослоп и тут увидел мчавшихся наперерез ему конных татар.

Всадники, размахивая саблями, налетели на Федора. Лесовики,, засевшие во ржи, прицелились из луков. Одна из стрел попала в татарского коня. Каурый жеребец на полном скаку рухнул на колени, всадник, перелетев через его голову, грохнулся на землю.

Размахивая ослопом, Федор отбивался от конников, не давал им приблизиться. Опасаясь попасть в него, лесовики не стреляли. Они выхватили топоры, но, увидев пеших ордынцев, ползущих к табуну, бранясь, снова взялись за луки; еще двое были сражены их стрелами.

Пока конные татары дрались с лесовиками, пешие, подбадриваемые криками десятника, с дикими воплями «аллах!» ринулись к лошадям.

Федора окружили три всадника. Один из шуракальцев попал под удар его ослопа, изо рта нападавшего хлынула кровь/но другой в это время рубанул сквирчанина по непокрытой голове. Сабля начисто срезала ухо, задела плечо. Окровавленный Федор упал навзничь.

Теперь у ордынцев не было преграды. Оба лесовика лучника убиты: один — саблей, второй — стрелой. Митрошка и Сенька, успевшие спрятаться в кустах орешника, затаились, прильнули к земле.

А со стороны деревни, перебегая между горящими скирдами, к месту схватки приближались станичники Гордея и освобожденные из полона мужики. Остатки шуракальского чамбула торопливо разрезали саблями путы, которыми были стреножены лошади, и вскакивали в седла. Низко пригнувшись к гривам коней, ордынцы бросились наутек. Их фигуры в бараньих тулупах мелькнули среди зелени кустов и скрылись в сумраке лесных дебрей.

ГЛАВА 6

Вечернюю тишину леса нарушили непривычные звуки. Человеческий говор и фырканье лошадей заполнили поляну. Багряная луна освещала конников в кольчугах и кафтанах, тускло поблескивала на высоких навершиях шлемов и наконечниках копий.

На середине поляны трое всадников, ехавшие впереди отряда, остановились.

Тут и заночуем,— сказал один из них, широкоплечий воин с густой бородой и, обращаясь к другим, спросил: — Как вы мыслите?

Можно и заночевать,— согласно кивнул долговязый, с небольшой бородкой и, сняв шлем с орлиным пером, вытер рукой потный лоб.— Люди устали, а татары сюда не сунутся, да еще в ночи.

Верно, Максим,— подтвердил первый и, пытливо взглянув на третьего всадника, продолжавшего молчать, настойчиво произнес: — Тут, княже, и устроим привал.

Отдавай наказ, Устин! — бросил тот.

Конники вьехали на поляну и окружили Владимира и тысячников тарусской дружины Максима и Устина. Последний, приложив ладони к губастому рту, громко скомандовал:

Вой! Спешиваться на ночевку! Коней расседлать! Держаться своих десятков и сотен!

Сотники стали выкрикивать имена своих десятников. Кое-как разобравшись при зыбком лунном свете, люди расседлывали коней и располагались на ночлег.

Тысячники объехали лесной стан и, выставив дозорных, вернулись к Владимиру. Князь в мрачной задумчивости сидел на стволе поваленной буреломом липы. Оба его стремянных были убиты, коня расседлали молодые порубежники Никитка и Алешка, они же помогли Владимиру снять тяжелый панцирь, который вместе с украшенным серебряными нитями шлемом и двуручным мечом лежал теперь у его ног. Длинные, до плеч, светлые волосы обрамляли худое, осунувшееся лицо. В полумраке молодой князь казался юным отроком. Тысячник Устин ткнул своего напарника кулаком в бок, шепнул на ухо:

Дитя, да и дитя!..— А вслух промолвил степенно: — Княже, вой просят дозволения костры развести. Мы с Максимом советовались, мыслим, что можно.

Владимир молча кивнул.

На лесной поляне заплясали огни костров. Люди доставали из переметных сум припасы: ветчину, сухари, огурцы, усаживались за еду. Но не все трапезничали, большинство воинов так устали за этот день, что тут же засыпали, повалившись на траву.

Это были остатки разбитой шуракальцами Бека Хаджи тарусской рати — несколько сот княжеских дружинников, которых после гибели в самый разгар битвы князя Константина Ивановича возглавил его младший брат Владимир. Они сумели оторваться от погони шуракальского хана и укрылись в лесной глухомани. Татарам удалось захватить в полон лишь немногих. Но ополчение было разбито. Вражеские всадники смяли горожан и крестьян, вооруженных топорами, дубинами и косами, и, окружив тарусцев, многих из них порубили и взяли в полон.

На поляне слышался храп усталых, измученных людей. Гасли костры. Пылал лишь один, возле которого сидели Владимир, бояре и сотники княжеской дружины. Все угрюмо молчали. Поражение, бегство, неизвестность угнетали тарусцев.

Сызнова повторю вам, други: один у нас выход — идти в Волок Ламский к князю Серпуховскому! — наконец заговорил князь Владимир.

Уходить с родной стороны неведомо куды...— покачал лохматой головой тысячник Устин.— Нет, сие негоже.

Побьем татар, возвернемся на Тарусчину!

Уже побили*..— хмуро протянул тысячник Максим.