За землю отчую.

Путь ватажников пролегал через леса и болота, которые тянулись вдоль северного берега Оки. На ночь становились у чистых лесных озер. Вечерами, когда лесовики бражничали у костра, Федор подолгу сидел на берегу, смотрел, как плещется в озере рыба, как крадется на водопой зверье. В который раз порубежник спрашивал себя, не лучше ли бежать, добраться до какого-нибудь жилья, а оттуда к своим, но продолжал идти с ватагой. Вставали лесовики спозаранку, когда еще дымилась зеркальная озерная гладь, ловили рыбу. Брали ее на блесну либо всем миром вытаскивали большой сетью с берестяными поплавками и грузилами из обожженной глины. Наскоро варили похлебку и, наевшись, правились дальше. По дороге стреляли дичь из луков...

Как-то под вечер вышли к деревушке на два двора, затерянной среди глухого леса. Колосилось небольшое ржаное поле, голубел лен, на огороде зеленели капустные шары, желтела ботва репы и лука. Па опушке под присмотром ребятишек, одетых в белые до пят холстинные рубашонки, паслись мелкорослые коровы и козы. Завидев вооруженных людей, крестьяне встревожились, бросили работу. Бабы с детьми поспешили укрыться в избах. Мужики, их было четверо,-— белый, как лунь, старик и трое помоложе, кряжистых и крепких,— сгрудившись группкой, с беспокойством и растерянностью*смотрели на подходивших к ним лесовиков.

Бог в помочь, сироты, не опасайсь! — ухмыльнулсй Гордей.— Как живете-можете? Крестьяне молчали, пришлых людей они видели редко, только когда изредка наезжали в Коломну на торжище, к ним же и вовсе никто никогда не заявлялся, разве лишь богомольцы-странники, да и то раз-другой в году. А тут сразу двадцать душ чужаков, да еще вооруженных. Атаман рассеял все их опасения: Слышь, сироты, хотим обменять кой-чего с наших припасов на корм, а то без хлеба оголодали. Крестьяне воспрянули духом, заулыбались. Бабы стали выносить из изб ржаные хлебы, испеченные на кислом квасе, глиняные бутылки с льняным маслом, молоко. В обмен ватажники отдавали им ткани, бусы, серьги.

Тем временем стемнело, небо со всех сторон окрасилось в багрово-коричневый цвет, звезды с трудом пробивались в зловещем мареве. Который день уже так! — недоуменно пожал плечами старый крестьянин, показывая на зарево.— А что оно значит, ума не приложим. Чай, далече от нас и до Коломны и до Серпухова. Ему никто не ответил. Лесовики, расположившись вокруг костра, жадно хлебали сдобренную льняным маслом овсяную кашу, заедая ее хлебом. На огне, издавая пряный запах, жарились большие куски кабаньего мяса; сало, стекая на раскаленные угли, с шипеньем и треском разбрызгивалось в стороны.

Наконец атаман перестал есть, хмуро сдвинув к переносице густые, лохматые брови, бросил: То поганые идут, палят русскую землю нашу, Серпухов уже захватили! Миг-другой крестьяне в оцепенении молчали, потом испуганно заголосили бабы, заплакала ребятня. Мужики, словно по команде, вскочили на ноги, обступили Гордея.

Коли правда сие, что же нам делать?

Уходите в лес, сироты, да подальше, чтоб ордынцы не нашли.

В тот день вышли позже обычного. Было еще темно, может, из-за непогоды, а может, потому, что дни становились все короче. Шел дождь, лесовики, ругаясь вполголоса, поплотнее кутались в свою одежду. Даже Митрошка не балагурил и не приставал к простоватому Митьке. Прошли совсем немного, когда впереди потянуло гарью. Ватага остановилась.

Ивашко, а ну поглянь, что там! — кликнул Гордей кашевара, и тот исчез в едва начавшей редеть темноте. Вскоре он вернулся, перепуганный, взволнованный.

Сидит мужик, по рукам и ногам связан...— Ванька- кашевар перевел дух и, оглядев лесовиков расширенными от страха глазами, добавил заикаясь: — А стережет его... ведьма!

Гордей громко выругался, встревоженно спросил:

Больше никого?

Никого! — Ванька нахмурился.— Даже собак, должно, перебили.

Ватажники переглянулись.

Идем, посмотрим на твою ведьму,— решительно сказал атаман, поправляя меч на поясе.

Прошагав с сотню шагов, остановились. Селение, видимо, было уже рядом — несло гарью и еще чем-то, от чего у лесовиков мурашки холодили спины.

Вон там! — опасливо показал Ванька на одинокий старый дуб на опушке.

Подошли ближе. Прислонившись спиной к дереву, сидел человек. В полумраке видны были курчавые волосы да большая борода, ниспадавшая на широкую грудь. Руки и ноги у него были крепко связаны сыромятными татарскими ремнями. Он встревоженно повернул к лесовикам голову, и в этот миг из-за кустов вдруг появилась баба. Волосы взлохмачены, грязная, когда-то белая холстинная рубашка разорвана, глаза безумно горят.

Ведьма!

Ватажники испуганно шарахнулись.

Не бойтесь,-люди добрые,— проговорил бородатый мужик под деревом.— Это женка моя, умом тронулась, бедолашная.

Атаман подошел к мужику, молча разрезал ремни.

Ты кто будешь?

С трудом расправив затекшие руки, мужик проговорил:

Тутошний я, из селища сего...— И, помолчав, тихо добавил: — Водицы бы испить, люди добрые.

Митрошка протянул ему глиняную флягу...