За тихой и темной рекой

Они медленно шли по деревянному тротуару, не обращая внимания на редких прохожих.

— Думаете, — решился продолжить разговор Олег Владимирович, — после сегодняшних событий Анна Алексеевна захочет смотреть лицедейство?

— А почему нет? Ничего страшного не произошло. Кучер жив. И проживёт поболее нас с вами. А мадемуазель Баленская вся в папеньку. Тот театрал известный…

Белый посмотрел по сторонам. Никаких летних питейных заведений, как в Петербурге или Одессе, на улице Благовещенска не наблюдалось. Владимир Сергеевич махнул рукой, и к ним послушно подкатили полицейские дрожки.

— Вот что, господин советник. Едемте ко мне. Разносолом потчевать не стану, а вот крепенького чайку попьём.

Полина Кирилловна в досаде откинулась на спинку сиденья. Китайский, бумажный веер, оказавшийся под рукой, вмиг превратился в разноцветные лоскуты, разлетевшиеся в стороны.

И откуда взялся этот каналья, полицмейстер? Ну почему? Почему так происходит, что ты весь день ищешь встречи, придумываешь разные предлоги, ухищряешься, приводишь для себя мыслимые и немыслимые доводы, чтоб только оказаться рядом с этим… ангелом или чертом, а он преспокойно разгуливает в сопровождении полицейского! И не вскочи она с места, так и вовсе не обратил бы на неё внимания!

Кирилла Игнатьевич ждал возвращения дочери в гостинице, помог Полине Кирилловне спрыгнуть с дрожек и в восторге окинул её взглядом.

— Ишь как порозовела! Видимо, господа офицеры были щедры на комплименты.

Девушка отвернулась. Слёзы душили её. Боже, почему так вышло, что у неё на этом свете нет ни одного близкого человека? Родные есть, а вот близкого, кому можно было бы открыться, рассказать о наболевшем, нет. Другие могут у матери на плече поплакать. А ей и этого счастья не дано. Разве можно поведать отцу о разговоре с Рыбкиным? Или о том, как рвалось её сердце от тоски и жалости к себе, когда она смотрела на удаляющуюся фигуру Олега?

Полина Кирилловна вздрогнула. Олег! Как странно звучит. И такое родное имя!

— О чём задумалась, дочка? — Мичурин тронул руку девушки. — Али что не так?

— Да нет, папенька. Устала. — Полина Кирилловна сделала неудачную попытку улыбнуться, но обмануть отца не смогла.

— Может, и так, — недоверчиво произнёс Кирилла Игнатьевич. — Однако с капитаном поссорилась?

— При чём здесь капитан, папенька? — Полина Кирилловна отвернулась, но на этот раз слёзы сдержать не смогла.

— Кто посмел обидеть тебя? — купец обернулся к кучеру, но тот лишь пожал плечами. — Ежели не Индуров, то уж не хлюпик ли — поэт? Так мы ему быстро пыл урежем.

Кучер отреагировал на шутку хозяина громким смехом, что привело Полину Кирилловну в ярость:

— Замолчи, лошадник! — гневно прикрикнула на кучера госпожа Мичурина. — Или запамятовал, как розги спину гладят? Так неровен час…

Девушка вскинула заплаканное лицо и пошла в гостиницу. Кирилла Игнатьевич с восхищением проводил её взглядом.

— Бой-девка. Вся в меня! — после чего вынул из кармана пять рублей и протянул их извозчику. — И чтобы в оба глаза за ней следил!

Театр господина Роганова разместился на территории городского сада, невдалеке от дома губернатора. Здание выглядело по столичным меркам скромно, но даже за версту можно было понять, что сие строение предназначено для дел духовных и возвышенных. Полицмейстер с гордостью указал рукой на полированную дверь:

— Плод труда общественного. Построено исключительно на средства от благотворительности. Алексей Дмитриевич выдал ссуду на три тысячи. Супруга его пожертвовала четыре. Общественное собрание выделило десять тысяч. Первый меценат наш, господин Першин, также десять тысяч пожертвовал. Вот так театр у нас и появился.

Белый внимательно прочитал афиши на театральной тумбе, что расположилась у входа.

— И публика предпочитает смотреть одни водевили?

— Что вы имеете против? — вопросом на вопрос ответил Владимир Сергеевич.

— Ничего. Другие театры предпочитают Шекспира, Гоголя, греческую трагедию. А у вас господин Мордвинов фаворитом…

— Да с ним как-то спокойнее, — Киселёв проводил долгим взглядом юную пару, пробежавшую перед ними к парадному, после чего вернулся к собеседнику, — Это в столице можно себе позволить баловаться Гоголем, Мольером. Или господином Пешковым. У вас студентики насмотрятся подобного рода чепухи, после обсуждать её начинают, а там и до активных действий недалече… Но то у вас. Поймали, судили и с глаз долой. А ссылают-то куда? К нам! И начинает сей сброд накапливаться. Бродить. Дозревать. А вы предлагаете сие дозревание ускорять Пешковым? Нет-с, господин советник. В наших условиях водевиль — самая что ни на есть приемлемая спектакля. Попели, амурчики поразводили и на том успокоились.