За несколько лет до миллениума

Иван замирал, переставая замечать и какой-то крутящийся электрон — Солнце, и песчинку Местного скопления галактик, когда наблюдал за очаровательным созвездием Девы, где галактики жались друг к дружке сотнями, танцевали около своей повелительницы, а вокруг пылинкой кружило Местное скопление, было едва различимо в Сверхгалактике, которая, кажется, не замечала мизерной скорости света, способного пересечь ее в поперечнике за сто миллионов лет.

Эта цитата из документально-фантастического романа «Тенгиз», где Тенгизское месторождение предстает нам живым существом, способным подпитывать все живое и обеспечивать существование биосферы.

Маркелов постоянно борется с природой, отвоевывая все новые и новые пространства для человечества, и даже не задумывается о том, что это противоестественно религиозной модели мира, которую он официально признает. В нем странным образом материалистически мыслящий атеист сочетается с духовно чувствующим христианином.

И книги его разнообразны. Маркелов затрагивает исторические темы, пишет о войне, о нашем неприглядном быте, о духовном начале в человеке, и еще он размышляет о месте человека во вселенной. Но чаще он — производственник. Он пишет о жизни больших трудовых коллективов, а жизнь эта, как известно, складывается из простых человеческих качеств: любви и ненависти, верности и предательства, честности и бесчестии. Так уж устроена сама жизнь. Вот и последний его роман «Перед ликом своим» (переиздание, но изрядно дополненное) говорит о конкретных событиях, происходивших в городе Волжском на заводе синтетического каучука. Анализируя судьбу завода и работавших на нем людей, говоря о недавнем прошлом, И. Маркелов пытается разобраться в нашей истории, понять, что происходит с обществом — делаем мы шаг вперед или уже сделали два шага назад. Читать его непросто, но интересно хотя бы потому, что в отличие от многих и многих он имеет собственный взгляд на окружающий мир и готов поделиться с читателями своими мыслями.

Очень часто он ведет речь от первого лица — от себя лично, но очерковость быстро изменяет форму, превращаясь в художественное произведение — роман, повесть или просто рассказ. Стиль его узнаваем, не похож на манеру письма любого другого волгоградского литератора. Маркелов самобытен, а потому мне нет никакой разницы, тремя перстами он крестится, двумя или одним, как ему нет никакого дела до того, во что верю я.

С удовольствием читал его дневники, названные «Пусковой объект», о строительстве и пуске Астраханского газоперерабатывающего завода. Видно, что он болеет душой за происходящее, что переживает из-за человеческой расхлябанности и халатности, которые обязательно однажды приведут к жертвам. Все узнаваемо, все до жути привычно и обыденно, сквозь происходящее угадывалось русское «и так сойдет!», и оттого будущий грохот взрыва казался безнадежно неизбежным.

Писатель он непростой, одному он покажется скучным, другой найдет его слишком сложным, третий так и не привыкнет к манере, в которой он излагает мысли, к стилистике, составляющей манеру письма. Одного у него не отнимешь — это человек с собственными и очень оригинальными идеями. И то, что он иной раз обращается к фантастике, никого не должно смущать — разве не фантастична окружающая нас действительность?

Строки, высеченные в камне

Невысокий и спокойный, одинаково со всеми приветливый и ровный. Практически бесконфликтен, в конфликты с ним вступают немногие, а потом стесняются этого. Некоторые кричат, что он мало делает для писательской организации, но никто не хочет в наше неспокойное время занять его место, где нет ничего, кроме житейских забот и неприятностей разного рода. А неприятности ему противопоказаны — гипертоник и сердечник, он давно уже ходит по грани, за которую не хочется заглядывать. Иногда мы с ним обмениваемся своими знаниями насчет лекарств и народных методов лечения наших болезней.

Лев Кривошеенко, волгоградский поэт. Его стихотворные строки выбиты на барельефах по улице Мира. Когда-то он писал:

Город мой
над рекой великой,
Я всегда у тебя в долгу.
Я хочу в твою Вечную книгу
Записать хоть одну строку.

Его желание волшебно исполнилось. Строки врезаны в человеческую память на века. Город — это лучшая библиотека, бетон прочнее бумаги.