За гранью грехов

— Привет, безупречный блондин, — тихо здороваюсь я, как только вхожу в его комнату. Мой взгляд сразу падает на его растрепанные светлые волосы, и заостренные черты лица. Мужественные, сильные, внушающие мне ощущение странного обволакивающего тепла, наполняющего изнутри. Один только вид Алекса Хоупа отожествляет надежду…надежду на то, что в мире еще не закончились достойные мужчины.

Я не могу знать этого наверняка, но именно такой образ Хоупа уже сложился в моей голове.

— Привет, Алекс, — исправляюсь я, осознав, что прячу за сарказмом страх показаться уязвимой. — Хорошо выглядишь. Как всегда.

Так хотелось бы, чтобы его образ оказался истинным. Но жизнь научила меня тому, что самое глупое в ней — любые ожидания. Например, ожидания того, что мужчина, которому ты открываешь сердце, вместе с доступом в тело, не изменит тебе.

Увы и ах — моя наивность не знала границ, когда я на это рассчитывала.

— У меня для тебя небольшой подарок. Я проходила мимо интересного магазинчика с товарами для дома, увидела эту свечу. Подумала, что тебе бы она понравилась. В твоем доме было так много свечей, — обращаюсь к стенам я, потому что Алекс, по всей видимости, крепко спит. Врачи оценили его ожоги во вторую и третью степень и предупредили меня об интоксикации всего организма.

Даже слушать это довольно неприятно и больно. Но он поправится.

Мое сердце болезненно сжимается, когда я наблюдаю за линиями прозрачных проводков, прикреплённые к пульсирующим точкам на его теле и ведущие к медицинскому аппарату, названия которого я не знаю, и не хочу знать.

Ненавижу больницы…и ненавижу чувствовать себя виноватой.

— Пусть она напоминает тебе обо мне, — продолжаю нервно щебетать я, присаживаясь на небольшой стульчик рядом с Алексом. Внезапная нежность нахлестом проникает в сердце. Кажется, что я готова вечно смотреть просто на то, как он дышит. Как трепещут его ресницы, и раздуваются ноздри. Никогда не думала, что столько счастья может приносить сам факт того, что малознакомый мне человек — жив.

В груди рождается неистовый трепет, размером с крохотную колибри — стоит лишь Алексу медленно открыть глаза.

Нордические, ясные, отражающие цвет сегодняшнего неба, напрочь лишенное облаков и осадков.

— Что ты тут делаешь? — не глядя на меня, с легким хрипом басит Хоуп. — Уходи, — добавляет гулко. Сухо.

Не думала, что мне будет так тяжело слышать ледяное равнодушие в его голосе.

Что-то внутри меня с эпичным хрустом надламывается, когда я, наконец, приглядываюсь к тому, что Хоуп получил в подарок от моего недоброжелателя. Уверена, из-за специальной рубашки, мне не оценить сейчас тех масштабов, что нанес ему химический ожог. Но мне хорошо виден участок «сварившейся» кожи на шее Алекса.

Глаза предательски щиплет, в груди становится так тесно, что кажется — я больше никогда не заполню пустоту в легких чертовым кислородом. На мгновения, он куда-то пропал, исчез, испарился.

Он закрыл меня собой. Боже.

Он…он…разве сделал бы подобное для меня Дэниел? Разве…я стою того, чтобы бросаться грудью под кислоту или пули?

Встречала ли я когда-либо мужчину, способного дать мне ощущение тотальной безопасности, а не купить очередным красивым колечком?

— Ты такой красивый, — вдруг просто признаюсь ему я, взяв Алекса за руку. Несмотря на волны холода, исходящие от него. Несмотря на то, что он даже не смотрит на меня. Его ладонь горячая, сильная, мощная. Его тепло проникает в меня, бежит по венам.

Тягучая, плотная, объемная энергия. Душа словно разворачивается в области сердца.

Никогда не испытывала ничего подобного. И это странно…ведь тогда, в лифте, когда я увидела Хоупа в первый раз — Алекс не вызвал во мне подобных чувств.

— И сильный, — ласково шепчу я, и касаюсь линии челюсти Хоупа кончиками пальцев — это всего лишь нежная и немая просьба, взглянуть на меня. И он ее не выполняет, отказываясь играть в мои детские игры.

В ответ, Алекс лишь усмехается, продолжая смотреть в потолок, в одну точку.

— Поверь, внешность волнует меня меньше всего, — нейтральным голосом отзывается Хоуп. В глубине души, я все равно дико радуюсь, что кислота не попала на его лицо.

— А что…что волнует больше всего? — мои пальцы до сих пор нежно скользят по его подбородку.

Иногда, я не умею выражать чувства словами. Мне куда проще разбить всю посуду в доме, или просто прикасаться к человеку — ласково, медленно, трепетно. Я глажу Алекса, и ежесекундно мысленно извиняюсь за то, что по глупости унизила и задела его.

— Мне очень жаль…

— Уходи, Эрида, — резко помрачнев, бросает Алекс. Отталкивает меня, одергивая ладонь от моей. — Просто уходи. Я не хочу тебя видеть, — почему-то в этих словах звучит столько болезненного отчаяния, что у меня все мышцы свинцом наливаются.

Мне не хочется никуда уходить.

Ловлю себя на краткой мысли, что мне чертовски хорошо с Алексом. Тепло так, уютно. И мне хочется…быть рядом, позаботиться о нем сейчас.