За гранью грехов

— Предательством можно назвать, когда нарушены определенные договоренности. С моей стороны не было никаких обещаний по поводу того, что я буду хранить тебе физическую верность. Это я просил эксклюзивности у тебя. Ты согласилась.

— Ты — самое бездушное чудовище из всех, что я когда-либо встречала…, — продолжает обсыпать меня проклятьями Эрида.

— Не драматизируй, Ри. Ты — моя игрушка. Любимая и уникальная. Вот и все. И ты согласна ей быть, не так ли? Хоть на секунду перестань быть жертвой и пойми, что ты изначально согласилась на все, что происходит сейчас.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты остаешься со мной и делаешь все, что я хочу, только потому, что боишься потерять комфорт, который я даю тебе. Как и несколько лет назад, с моим отцом. Боишься, что я займусь твоим делом. Как и того, что за него возьмется отец. Боишься, что умрешь, без очередной дозы, что тебе внезапно станет плохо. И никого, абсолютно никого, не будет рядом. Боишься, что останешься беспомощной и незащищенной. И всю жизнь этого боялась, Эрида. Поэтому и вцепилась в моего отца, как в единственного «спасателя».

— Да что ты знаешь обо мне, Дэниел? Твой отец долбаный педофил! Он изнасиловал меня! Изнасиловал, когда я была несовершеннолетней! Я стыдилась своего отражения! На следующее утро…я возненавидела себя! Каждую клеточку своего тела! — истошно кричит Ри, заливаясь слезами на мятой постели.

— Изнасиловал? — прищурив взор, начинаю анализировать окончательно раскрытую информацию я. Очень интересно. Я мог предполагать это, но подтверждений и доказательств тому не было. До этого момента, Эрида не хотел раскрывать этих карт.

— Ты говорила, что это случилось после свадьбы. Тебе было восемнадцать. Отец рассказывал, что пел тебе дифирамбы три года, пока ты не поддалась под его напором.

— В его воображаемом мире все было так, Дэниел! Но в реальности, он просто трахнул меня, предварительно накачав алкоголем.

— И ты не заявила в полицию, не рассказала родителям…, — конечно, я понимаю, почему она этого не сделала.

Я тоже никому не рассказывал о том, что женщины отца уделяют мне особое внимание. Точнее, оказывают услуги.

— Да, потому что мне было стыдно. Я подумала, что будет лучше, если я буду любимой девочкой, а не жертвой насилия. Он извинялся, очаровывал меня, заманивал в свои сети…говорил, что если я буду с ним, никто не узнает, какая я плохая, развращенная и грязная, — слезы беспрерывными ручейками стекают из уголков ее голубых глаз. — Все еще думаешь, что я перекладываю на всех ответственность за свою боль?

— Да, — сухо отрезаю я, стараясь не испытывать к ней жалости. — Но мне очень жаль, что так вышло.

— Очень жаль? Скажи это себе, если у тебя когда-либо будет дочь и ее осквернит старик-извращенец, — пылко выпаливает Эрида.

Неприятная дрожь сковывает каждую мышцу тела. А ведь я даже не планирую иметь детей.

— А кислота? Тоже твоих рук дело? — снова винит меня во всех смертных грехах Эра. — Хотел убить меня? Изуродовать? Так сделай это сейчас. В своей квартире и без свидетелей. Зачем прилюдно, Дэни? Мы оба знаем, что убийства, совершенные в закрытых пространствах куда проще замять! У тебя это отлично получается, — девушка резко встает с постели и пытается напасть на меня. Покусать, словно дикая кошка. Судя по ее взгляду, мысленно, она уже давно расцарапала мне лицо и все, что ниже. Я беру ее за запястья и силой удерживаю на одном месте, пристально глядя в глаза.

— Я уже видел отчет в новостях. Хоуп в больнице. И нет, это не я, Ри. Тебе стоило быть осторожней с Тесс. Ты слишком сильно задрала нос на ровном месте. «Sins» гиперболизирует самые низменные человеческие чувства. Их становится очень трудно удержать в себе. Некий побочный эффект. Как ты проявляла себя в последнее время? Гордыня и жадность управляли тобой. Именно об этом говорят две последние карты.

— Ах, вот оно что. Очередные из смертных грехов. И ты снова решил меня ткнуть в них носом! Будто ты сам здесь у нас не кто иной, как Святой Отец! Как можно быть таким лицемером, Кинг? Иди к черту со своими уродскими картинками, — в очередной раз проклинает меня Рида. Ее красивые и длинные пальцы сжимают карты матери, и разрывают их на крошечные кусочки хаотичными и нервными движениями.

Кровь в венах закипает настолько, что испепеляет их изнутри.

Яростный крик клокочет в горле, но я подавляю его, вымещая всю злость на хрупких плечах Риды, когда сжимаю их.

Она поднимает на меня заплаканный взгляд. Движение как в замедленной съемке. Белки налиты кровью, а глаза превращаются в глубоководные воды. Мне бы хотелось рассказать ей всю правду, остановить ее агонию, как можно скорее…разжевать, разложить правду и истину по полочкам, успокоить…но я знаю, нельзя.

Никто не учится на словах. Личность познает этот мир и взрослеет только на своих ошибках.

— Их нарисовала моя мать. Эти уродские картинки, — тяжело выдохнув, замечаю я.

— Это должно меня тронуть? — фыркает моя злобная сучка. — Тебя же не трогает моя боль. Зачем ты используешь нечто святое, что напоминает о матери, для того чтобы ломать других людей?