You're All I Want (СИ)

А я его простил. Давно простил, хотя прощать-то было даже не за что, и если посмотреть на его поступок с другой стороны, то его вполне можно понять и даже поддержать, потому что не каждый способен на такое. Все это время Рихард старательно делал вид, что ему на все и всех плевать, что его не волнует чужая жизнь и у него нет слабых мест, но здесь его привычная система с самодовольным поведением дала сбой. Стена, которой он старательно отгородил себя от окружающих и с успехом пользовался ей многие годы теперь была не просто повреждена, она была разрушена без надежды на восстановление. Вспоминая его глаза, слова и взволнованный тон голоса, я отчетливо это понимал. Только сейчас я ощутил: несмотря на то, что мы такие разные, мы так чертовски похожи. Оба запутались и испугались, и кроме нас самих нам помочь никто не сможет, потому что мы друг другу очень нужны.

***

— Мне кажется, что любви нет, — легко сказала Лара, поймав на себе удивленный взгляд учительницы литературы, в то время как я пытался не умереть от скуки и рисовал кораблики на полях тетрадки. Мы бурно обсуждали какую-то книгу, которую я, конечно же, не успел прочитать, да в принципе и не собирался. Какое здесь может быть чтение классики, когда в твоей жизни происходит такая ересь? Именно поэтому я с крайне незаинтересованным видом сидел на уроке литературы, подперев голову кулаком, рисовал всякую ерунду и время от времени смотрел на отчужденного Рихарда, пока он не видел моих взглядов и что-то конспектировал.

— Правда? — переспросила она с улыбкой, — Почему же?

— Да, правда, — бойко подтвердила моя одноклассница, — Понимаете, в большинстве случаев люди называют любовью привычку или привязанность. Человеку просто комфортнее жить с кем-то. Удобно, когда кто-то решает за него. Создание семьи — это просто желание избежать одиночества, но это не имеет ничего общего с несуществующей любовью.

— Есть несогласные? — спросила фрау Бергер и осмотрела класс.

— Есть, — глухо сказал голос с третьего ряда, и я сразу же отбросил карандаш в сторону.

— Я вас слушаю, Рихард.

— Глупо говорить о том, что любви нет и глупо отрицать ее существование, — рассудительно сказал он, — Те, кто говорят о том, что любовью называют привычку и привязанность, просто никогда не влюблялись.

— Интересно, — она опустилась на свой стул, — Так что же по-вашему любовь?

— Разве я могу это описать? — с усмешкой спросил ее он, — Это можно только чувствовать. Когда ты любишь кого-то, ты забываешь о себе, и для тебя существует только этот человек. И это нельзя назвать привычкой, потому что это сильнее и глубже. И это что-то обладает огромной силой, которая порой может обернуться против тебя самого.

— Хорошо, Рихард, я вас поняла, — она кивнула и сделала какую-то заметку на полях своей учительской тетради. Я мельком взглянул на Рихарда, который, как на зло, глядел на меня, и я клянусь, что такой его взгляд я, наверное, видел впервые и поэтому, в очередной раз смутившись от нашей игры в гляделки, я провел остальную часть урока, безучастно наблюдая за голубями в окно. Обернуться против тебя самого… Как же четко и емко он описал все мои мысли и чувства на данный момент. Он пытается до меня достучаться. Вчера утром у него это не вышло, поэтому он решил говорить об этом на весь класс, и, что греха таить, рассказывать такое двадцати людям гораздо легче, чем кому-то одному.

Синяк под глазом еще не прошел, но мое лицо уже приобретало божеский вид из-за скорого исчезновения нескольких ссадин и царапин. Теперь я чувствовал себя увереннее, когда люди в открытую пялились на меня. Так на меня смотрели все, кроме одного единственного человека. Даже Тилль сегодня смотрел на меня иначе, быть может, перестал так волноваться и, наконец, успокоился, поняв, что я иду на поправку и моей добротой снова можно воспользоваться, не получив при этом пизды, послал меня на четвертый этаж за какими-то стратегически важными папками, которые он не успевает взять сам.

Четвертый этаж практически опустел из-за отсутствия у младших классов такого количества уроков, как у выпускников, поэтому я, не боясь быть сбитым какими-нибудь коварными девочками, направился в сорок второй кабинет, пытаясь не забыть, зачем я вообще туда иду и что нужно взять из тумбочки именно оранжевые папки. К сожалению, неладное я почуял только тогда, когда уже поднялся наверх. Открыв дверь в помещение, я замер на месте.

— Ты как здесь? — спросил я неожиданно появившегося передо мной Рихарда, одиноко сидящего прямо на первой парте.

— Меня Шнайдер позвал, — растерянно ответил он. Что же, видимо тоже не ожидал меня увидеть.

— А меня Тилль… — в недоумении пробубнил я, медленно понимая, что к чему.

— Получат у меня, блять, шутники хреновы, — Рихард сразу же вскочил с места, но я остановил его, положив руку ему на плечо.

— Да подожди ты, — сказал я, увидев его удивленное лицо, — Раз уж наши друзья пытаются нас свести, нам правда стоит поговорить.