Когда внезапное напряжение спало, я разглядел четвёртого паренька, тоже в военной форме, видимо американской — облепленной шевронами и знаками отличий с ног до головы. Он играл на такой же гитаре что у гитариста, только побольше размером и издавала она тихие и низкие звуки.
У парня на голове была такая же как у всей группы мочалка нестриженых и блестящих от жира и пота волос.
Это был мой сын Карл.
Гитарист вместе с солистом обратно ударились в лирическое настроение:
На этом их выступление кончилось, потому что полицейские выдернули их оборудование из электросети.
— Проклятые шпики, они наконец добрались до меня! — воскликнул солист и манерно направил указательный палец в нас, будто пистолет. — Давайте, вяжите славного борца революции! Я всего лишь помогал итальянскому народу восстать против эксплуататоров!
Зрители завыли крайне неодобрительно — то ли на нас, то ли на группу на сцене и их выступление.
— Да ладно тебе, Флориан, — заговорил барабанщик. — Бригады[20] в Милане поручили тебе печатать листовки, а ты пропитывал их кислотой[21] и продавал. Хорошо что они тебя просто исключили, а не убили. У полиции ничего на тебя нет.
— Заткнись, Матиас! Не называй меня по имени! — Флориан резко повернулся к барабанщику и точно так же направил в него палец.
— Да это мой папаша пришёл... — вздохнул Карл и снял с себя гитару.
Он спустился ко мне.
— Я столько раз уже говорил что университет это не моё... — сказал он мне. — Там оболванивают молодёжь и прививают традиционные христианские ценности. Говорят что счастье будет на небесах, что здесь надо всю жизнь работать на капиталистов... Я не хочу так жить.
— Я здесь не за этим, сынок, — сказал я. — Помнишь Питера? Вы играли с ним в детстве. Он в большой беде, ему нужно помочь.
— Что? В какой беде?
— Он грозится себя сжечь, — сказал я.
— Ну и что? Может он так самовыражается? — сказал Карл. — Ваше полицейское государство не оставило ему выбора!
— Не говори чепухи, сынок! — сказал я, хватая его за шиворот. — Побудь моим сыном хотя бы раз в год и послушайся меня! А я... побуду твоим отцом, наконец. Научу тебя жить.
Наш вертолёт приземлился не в Аду вьетнамских джунглей, и не на самой базе, а рядом с ней. Потому что база это территория американцев. На въезде стояли наши полицейские, за их спинами в кожаных куртках я не видел кого они там оцепили. Между их высокими фигурами в кожаных куртках ворошились туда-сюда несколько журналистов. Никаких посторонних и зевак не было: кто станет тащиться в такую даль к американской военной базе? Подойдя ближе я всё-таки увидел стоявших рядом охотников с ружьями на вскидку. У каждого из них на патронташ вокруг пояса были прицеплены рыжие лисьи хвосты, у кого по одному — у кого по два и по три. Небо затянуло тучами, последний проблеск дневного света закрылся когда сомкнулись серые глыбы небесной ваты. Шёл лёгкий снежок.
Приятно оказаться наконец за городом. Жаль только что при таких обстоятельствах. Мы подошли к оцеплению. Напротив полицейских со стороны базы стояли строем вооружённые американские солдаты. Их возглавлял седой офицер с пистолетом в руке. Оцепили они все мужчину в мокрой одежде, сидящего на снегу. Рядом с ним лежала канистра. А от него сильно пахло бензином.
Карл нашарил в кармане своей куртки, точной такой же как на американских солдатах, пачку сигарет и взял сигарету в рот. Я выхватил его сигарету пальцами и выбросил. Забеспокоился что центральный персонаж происходящего ненароком загорится — в нём я едва узнал Питера.
— Узнаёте Питера Клейста? — спросил тут же Экхарт.
— Едва, — ответил я.
— Это он, — развеял мои сомнения Экхарт.
— Чего же он хочет? — спросил я.
— Вывезти ядерное оружие из Европы. Что там ещё было... — Экхарт полез в свою записную книжку. — Дать избирательное право людям-лисам. Иначе он сожжёт себя.
— Ну так сделайте же что он просит, — я сказал первое что пришло мне в голову.
Экхарт в ответ широко улыбнулся.
— Исполните хотя бы один раз чьё-то желание, — сказал я и я бы тоже улыбнулся, если бы Питер не был облит бензином. — Потом какой-нибудь чудак попросит отдать русским весь Берлин, — философски сказал Экхарт. — А потом ещё чего-нибудь. А потом я останусь без работы... Мы отвлеклись от самого главного. Ступайте же к нему и отговорите его калечить себя.