Колин фотографировал ее, когда она сидела на диване в гостиной и пыталась делать уроки или просто смотрела на пламя в камине, мог караулить часами, пока она случайно не сядет так, как ему понравится, и щелкал фотоаппаратом. Перебирал ее вьющиеся темно-каштановые волосы, когда она клала голову ему на грудь и засыпала, уверенная, что в этих сильных руках ей ничего не грозит. Говорил, что она очаровательная. Они целовались в пустых коридорах, где никто не мог их увидеть, и держались за руки под партой, пока Кэрроу расхаживала взад-вперед перед доской, поливая грязью неволшебников. И прятались от всего мира в спальне, за задернутым пологом, занимаясь любовью, а она боялась сделать что-то не так, ведь у нее до него никого не было. Нет, ей и в голову не приходило назвать это просто сексом. Она любила его. Они не говорили о любви до той самой ночи, когда мир рухнул, и не думали о ней, но она любила его даже когда сама еще этого не понимала.
Колин сказал об этом первым. Когда его буквально силой тащили из Большого Зала к проходу в Выручай-Комнате, через который эвакуировали несовершеннолетних студентов, он кричал, что так нельзя, что он тоже может сражаться, что он должен, если не он, то кто защитит его брата. И что он любит ее и не бросит один на один с надвигающейся на замок армией Волан-де-Морта. Она не была одна, в замке оставалось немало других студентов, таких же семнадцатилетних мальчишек и девчонок, которых какой-то глупец посмел назвать взрослыми. И преподаватели, Орден Феникса. Но без него вдруг стало так страшно. Пришлось загнать страх поглубже, заставить себя не думать о том, как плохо все может закончиться, о том, что она может умереть. Лучше думать о том, что с ним все будет хорошо, что он в безопасности. Она не смогла признаться ему в ответ, все еще не была уверена, в своих чувствах, в самой себе, но его громкое «Я люблю тебя» согревало изнутри, отдаваясь эхом в голове, повторяясь снова и снова. Она верила, что справится, что сможет.
Не смогла. Упала на пол, споткнувшись о чью-то волшебную палочку, когда пятилась от наступающих на нее Пожирателей, подруги и просто однокурсницы, такие же глупые самоуверенные девчонки, как она сама, уже лежали на полу. Мертвые. Она осталась последней, не из-за каких-то выдающихся способностей, а потому что ей повезло больше, чем другим. Они думали, что это будет как на занятиях в Армии Дамблдора, рано или поздно все вступили в нее, чтобы научиться защищаться, но Пожиратели Смерти знали только одно заклинание, а среди стайки глупых шестикурсниц не было Гарри Поттеров, чтобы выжить после него. И они умирали одна за другой, падая на пол и застывая, словно надоевшие кукловоду и брошенные им марионетки. Она тоже приготовилась умереть, когда на нее направили палочку и Убивающее Заклятие почти сорвалось с чужих губ. И до сих пор в ушах звучал его крик, когда за секунду до конца он выскочил из бокового коридора.
«А ну отойди от нее, тварь!»
До сих пор звучал в ушах звук, с котором раскрученный на длинном ремне фотоаппарат ударил Пожирателя по лицу и брызнул осколками объектив. И два слова, которые так и не смогли произнести не сумевшие справиться всего с двумя противниками шестикурсницы, два слова на выдохе, пока враг не опомнился.
«Авада. Кедавра.»
Одна зеленая вспышка, а сразу за ней вторая. Пожиратели слишком расслабились, убивая глупых маленьких девочек, и не ожидали, что кто-то сможет оказать достойное сопротивление. Демельза вцепилась в его плечи и разрыдалась, уткнувшись лицом ему в шею, чтобы не видеть мертвых. А его руки были в крови. Только потом, когда все закончилось, когда в одном из коридоров нашли тело Алекто Кэрроу в луже крови вокруг разбитой головы, он, уткнувшись лицом девушке в колени и содрогаясь от рыданий, рассказал, что произошло, когда он выскочил из Выручай-Комнаты, вернувшись, несмотря на запрет, обратно в замок, и столкнулся с Пожирательницей в коридоре.
«Она не хотела замолчать. Кричала, что мы все умрем, звала на помощь. Я просто бил, пока она не заткнулась, я даже не помню, чем. Она никак не хотела замолчать.»
Почему никто не сказал им, что это будет так страшно? И хуже всего, что он ни разу не сказал, что он не хотел.
Они сражались бок о бок, но она почти этого не запомнила. Сознание будто накрыло пеленой все самое страшное, оставив в памяти только то, что тогда помогало ей быть сильной. Его глаза, ярко-голубые от горящей в нем ненависти, его длинные светлые волосы, которые он все время отбрасывал с лица, его пальцы, переплетенные с ее собственными, словно говоря «я здесь, я с тобой». Что-то горело и взрывалось, сверкали вспышки, красные, фиолетовые. И зеленые, после которых уже редко прилетало в ответ заклятие, разве что человек успевал увернуться или отскочить в сторону в последнюю секунду.