We began it all (СИ)

Однажды, в жутком гневе, Эмма врывается в комнату Нормана, которому приходится нехотя прервать чтение. Девушка дышит тяжело – ей всегда трудно передвигаться, особенно быстро, в связи с её недугом. Судя по её бледному, злому виду, Норман почти ожидает, что она вот-вот ухнет на пол без чувств.

- Зачем ты так? – спрашивает Эмма, после двух минут навязчивого, почти театрального молчания. Норман смотрит на неё, и она продолжает: – Я всё могу понять. Ты – один из самых странных парней из всех, кого я когда-либо знала. Но я не думала, что ты опустишься до анонимных угроз. Если ты действительно так уж сильно хочешь от меня избавиться – просто скажи мне это в лицо!

В её голосе звучит вызов, за которым прячется неуверенность, девушка явно желает, чтобы он разубедил её во всём. Чтобы сказал, что она собирает ерунду, и на самом деле, всё, чего он хочет – это продолжать быть с ней.

Но, до её непрошеного появления, Норман был занят – он вчитывался в повествование какой-то случайно выбранной книги, пытаясь заглушить собственные мысли (мама второй день провела в своей комнате, почти не выходя, а Дилан ушёл ещё прошлым утром, да так и не вернулся, и всё это как-то связанно, определённо…).

Норман не испытывал никакого желания снова носиться с чувствами Эммы, которая совершенно не думала ни о ком, кроме себя, в ослеплении своей собственной влюблённости. Норману едва удалось избавиться от её навязчивости два дня назад, когда он задержался у мистера Дикоди, и так скоро оставаться с ней один на один снова? Нет. Он слишком нервничал последние дни, силясь придумать удачный способ всё-таки выманить Норму из спальни, но всё, чего он смог добиться, это щелчок запираемой двери. Мама не должна была отгораживаться от него. Это было в корне неправильно. Норман мог, под влиянием эмоций, взбрыкнуть и закрыться в своей комнате, из принципа (в конце концов, он всё ещё был подростком, и имел полное право на совершение ребяческих глупостей, хотя надолго в изоляции его всё равно никогда не хватало). Но мама – мама не могла!

Мамам категорически запрещено отдаляться от своих детей подобным образом!

Так что. Норман совершенно не в настроении подстраиваться под других девчонок, и…

- Окей, – кивает юноша. – В лицо так в лицо. Хочу от тебя избавиться. Я устал от твоего постоянного жужжания об одном и том же. Ты мне надоела. Уйди?

Эмма шокировано глядит на него, кажется, целую вечность, не в силах поверить в услышанное. Но потом, до неё, наконец-то, доходит, и она, развернувшись со всей своей возможной резкостью и прытью, стремительно уходит, громко хлопая дверью.

Норман смотрит ей в след, и ему совсем не жаль. Только чуть-чуть интересно.

О каких же анонимках она всё-таки говорила?

хХхХх

Проходит ещё пара мучительных, пустых часов, прежде чем Норман сдаётся и, отбросив книгу подальше, идёт в коридор.

Он стоит под дверью в комнату матери. Долго. Он робко переминается с ноги на ногу. Ему хочется постучаться и свободно войти. Ему хочется кричать.

Норман безумно боится повернуть дверную ручку и обнаружить, что дверь всё ещё немилосердно закрыта. Поэтому, он просто стоит здесь, ожидая какого-то знака.

Вечереет.

хХхХх

Мама так и не показывается, поэтому, ближе к ночи, Норман попросту устраивается на полу под дверью. Он ничего не требует. Он терпеливо ждёт.

И его терпение окупается с лихвой, потому что в какой-то момент глубокой ночью, дверь осторожно отпирается изнутри и открывается бесшумно. Норман, который глаз не сомкнул из-за напряжения последних дней, тщательно сохраняет спокойный ритм дыхания и умиротворённое выражение лица, чтобы сойти за спящего. Ему боязно: вдруг мысль о том, что ей придётся как-то объясняться с ним, говорить что-то или делать, испугает маму, если она поймёт, что он бодрствует, неся свой караул подле её порога.

Так что он притворяется, и весьма правдоподобно.

Мама склоняется к нему и гладит по волосам, бормочет что-то о мальчиках, которым нужно быть в своих тёплых постелях в столь поздний час, и ещё какие-то неразборчивые извинения, и тихие признания в любви, а затем она тоже опускается на пол, медленным, слабым движением, и ложится рядышком с сыном, обнимая его со спины. Наконец-то, Норман снова чувствует себя любимым.

Норман снова чувствует себя живым.

хХхХх

Наутро, они ничего не обсуждают. Мама спускается на кухню, как обычно бывало в хорошие дни, и готовит завтрак, включив радиоприёмник; Норман предлагает сварить кофе, а закончив, присаживается за стол и ведёт разговор ни о чём. Норма немногословна, но она и не отстраняется от него эмоционально и физически, и юноша не требует от неё большего.