Взорвать Манхэттен

– И скоро ислам будет там государственной религией, – кивнул Хабибулла. – Там уже есть наши больницы, школы, магазины, институты. Они боятся нас и признают уже без оговорки. Каждый четвертый европеец – мусульманин. Они надеются, что мы сможем с ними сосуществовать. Никогда! Нет равноправия культур или религий, как бы это ни декларировалось. Разве христианин поставит себя вровень с индийцем? А ты признаешь протестанта или католика?

– И каким же тебе видится будущий мир? – не без трепета спросил Абу.

– Сначала мы захватим Европу, – уверенно доложил наставник. – Там будет наш штаб. Мы консолидируем всю Африку, что уже практически сделано. Одновременно Россия потеряет Кавказ, ей не справиться с той лавиной, что зреет на его склонах. Крым станет мусульманской республикой. Как только это произойдет, оживится Китай. Он набрал мощь, но его экология и ресурсы изъела своими аппетитами индустрия, служащая Западу. Он предъявит русским права на сибирские территории, где раньше были его границы, и настанет великая смута. У России те же болезни, что и у Запада, она угасла и одряхлела, она пропитана безверием и коррупцией.

– Я не понимаю одного, – сказал Абу. – На руку ли Америке наше шествие по планете?

– Будет война, – равнодушно кивнул наставник. – Но кто из правоверных боится войны? У нас есть Аллах, а что есть у них? Ракетами и бомбами ничего не решишь, если трясешься на свою жалкую шкуру и одновременно жаждешь добычи. Рано или поздно ты должен ступить на землю, которую бомбил издалека. А что ждет тебя – захватчика, неженку и труса среди тех, кого ты пытался растоптать? Сейчас они это не понимают, а поймут тогда, когда будет поздно. У Америки нет будущего. Раньше ее объединял консерватизм и христианская религия. Консерватизм убит псевдокультурой, насаженной дьяволом, а христианство подменили сотни суетных сект. Их страну захлестнул поток нелегальных пришельцев, их миллионы. Они приехали за долларом, их цель – не укрепить Америку, а составить личное состояние. Ты знаешь это лучше меня. Эти люди не ведают историю страны, ее традиции, им наплевать, кто президент и сенаторы и что будет завтра. Раньше Америка была плавильным тиглем всех рас, сейчас – сборище группировок и национальных общин. А мы уже сегодня должны показать Америке крепкие зубы.

Следуя на такси к отелю, Абу анализировал свое свидание с проповедником. Задание ЦРУ он выполнил, сказав то, что должен был услышать собеседник. Из разговора же вытекало следующее: Хабибулла имеет отношение к реализации в США некоего теракта, – вероятно, с помощью начиненного взрывчаткой самолета. ЦРУ о таком плане знает. Он, Абу, покуда используется обеими сторонами втемную. Американцы с его помощью, возможно, стремятся укрепить данную мысль в голове Хабибуллы и его сподвижников, а те, в свою очередь, способны привлечь к исполнению акции Абу, что также устраивает ЦРУ. Что это означало по сути? Экстремисты, взращенные и выпестованные Америкой, некогда слепо повиновавшиеся всем ее указаниям, ныне превратились, раздробясь, в самостоятельные силы, пускай и напичканные агентурой старых хозяев. Однако надменные приказы из-за океана остались в прошлом, настала пора отчужденности, тонких интриг, теневых комбинаций и в лучшем случае – временных договоренностей.

Он выбрал ту сторону, на которой теперь поневоле придется добросовестно и взвешенно играть. Ему чужды его хозяева, но разве ему близок Хабибулла? И для тех, и для других – он всего лишь инструмент. И его задача – стать инструментом не одноразового, а долгого и ценного использования. Иного уже не дано.

МАКСИМ ТРОФИМОВ

Возможно, я неверно повел себя с этим господином Уитни, проявив непочтение и заносчивость, к чему он явно не привык. Суровый дядя. Лет пятидесяти, но моложавый, крепкий, с жестким волевым лицом, чьи черты, однако не были грубы, а весьма аристократичны, и – проницательными, недружелюбными глазами. Их холодно изучающий взор давил, буквально пригвождая к месту. Вот я, наверное, и взъершился, интуитивно почувствовав себя, как жук под лупой.

После уничтожения мною коллекции клоунов он просто кипел от негодования, и, дай ему волю, отправил бы меня на свалку вслед за ними, причем в таком же раздолбанном виде, однако мои неведомые покровители, вероятно, защищали меня своим авторитетом и всякого рода договоренностями. Так или иначе абсолютно деморализованный, я сиднем сидел в комнате, отказавшись и от завтрака, и от обеда. Мысль о том, что мне придется усесться за один стол с мистером Уитни, отбивала всякий аппетит. Под его змеиным взором я бы подавился и собственным дыханием.

Создавшуюся патовую ситуацию разрешила великодушная Барбара. Явившись ко мне, с обидой и недоумением спросила:

– Роланд, неужели тебе не нравится наша еда? Тогда скажи, что именно тебе приготовить… – В ее тоне было столько искреннего участия и заботы, что я безо всяких околичностей поведал ей обо всех своих переживаниях и, в частности, о страхе перед властительным дядей Генри.

Лицо ее просветлело.