Между тем после заявления о зловещей находке, активизировалась милиция. Зажав пальцами нос, в люк пытливо заглянул какой-то сержант, тут же утратив канувшую в зев колодца фуражку. Достав блокнот, приготовился к опросу свидетелей другой чин. Рвение властей должной поддержки населения, однако, не получило. Испуганно переглядываясь, публика поспешила ретироваться. Личная причастность к дальнейшим сыскным мероприятиям никого решительным образом не вдохновила.
Подкатила медицинская машина, а за ней – еще парочка милицейских. В этот момент из колодца вылез чумазый, в стельку пьяный бомж с лилово-багровой мордой, первоначально и принятый за труп. На голове бомжа красовалась милицейская фуражка, оброненная сержантом. Из-под нее, словно наэлектризованные, дыбом торчали стрелы пегих волос.
Лысый лидер еще пометался вокруг дома, выкрикивая проклятия, как потерявший добычу буревестник, а затем тоже сгинул, решив по примеру остальных, заняться смиренной уборкой оскверненного жилища.
Сняв накопившееся напряжение добрым глотком крепкого алкоголя и придя к заключению, что день пропал не зря, Жуков и Гена вновь полезли в подвал, где умудренный реставратор вручил неофиту тяжеленный агрегат, состоящий в основе своей из ржавой трубы с приваренным к ней дугообразным плечевым упором.
– Противотанковое ружье, – пояснил Квасов. – Модификация под минометный кумулятивный заряд. Большая редкость. Объясняю твои действия… Сначала берешь напильник, потом шкурку… Далее в дело вступает ортофосфорная кислота… Приступай.
Облачившись в кожаный мастеровой фартук, Юра уселся на табурет за верстаком, уставившись на заскорузлую железяку – безмолвного свидетеля грозных, кровавых битв.
Он ощутил себя бесконечно потерянным и несчастным.
Мысль о том, чтобы поехать на Лубянку, сдав туда материалы, он сразу же отмел. Никогда не соприкасавшись с госбезопасностью, он тем не менее ни на толику ей не верил, как и миллионы его сограждан, убежденных в двуличии, подлости и жестокости данного ведомства. Неотмеченный ни умом, ни способностью к анализу, Юра ориентировался на очевидные факты: коли эталоном в стране служит доллар, а финансовый фонд страны находится в американских банках, стоит ли идти к властям, где легко нарваться на какого-нибудь агента врага?
И сейчас, упорным скребком счищая наросты ржи с исторического ствола, Юра, не лишенный философского воззрения на вещи, подумывал, что в мировых верхах определенно происходит какой-то сложнейший заговор, провоцирующий гигантские и неисповедимые процессы, что, переплетаясь, как отводы канализации мегаполиса, выплескиваются то народными волнениями, то столкновениями государств, а то и этническими миграциями. В результате же страдает простой и бесхитростный человек. Такой, как он, Юра Жуков.
Природа ассоциативного ряда его умозаключений происходила от событий, несомненно, прошедшего дня.
– Повторяю еще раз: недопустима никакая лишняя информация и всякого рода импровизации, – говорил Дик, вышагивая по комнате и невидяще глядя в пространство перед собой. – Никакой игры. Все должно быть естественно. Слова, переживания, реакции… Придумывать ничего не стоит, жизнь уже все придумала за тебя.
Абу, мерно и согласно кивающий напутствиям американца, впервые за все знакомство отмечал его немалую взволнованность, красноречиво говорившую обо всей серьезности предстоящего задания.
Словно подтверждая мысли Абу, куратор с тревогой в голосе продолжил:
– Твой разговор с Хабибуллой – не просто праздная болтовня. Ты должен заронить семена в плодородную почву…
– Тщательно удобренную, я так понимаю? – подал реплику Абу.
– Если подобного рода понимание… – Американец, остановившись, уперся в него тяжелым взглядом. – Если оно хоть как-то уяснится им… Ну, в лучшем случае мы все провалим. Итак, давай-ка снова пройдемся по легенде…
Завтрашним днем Абу с женой предстояло вылететь в Эмираты. Якобы в отпуск. Как подобает мусульманину, он желает провести его в стране правоверных, вернувшись к исконным ценностям, без которых столь тоскливо на Западе, где он вынужден зарабатывать деньги на будущее. День-два он проведет в отеле, затем позвонит старым приятелям, пригласит их на совместный ужин. Или же они пригласят его. Без их внимания, как уверял Дик, проживающий в США собрат, не останется.
Полет был утомителен, но едва Абу ступил на знакомую землю, едва воздух Востока коснулся его ноздрей, облегчение и тихая радость установились в его сердце, и тысячи разорванных таинственных нитей одна за другой воссоздались, связуя его естество с родным пространством.
Приободрилась и Мариам. Заблестели ее глаза, разгладились горькие морщинки у губ, взволнованный румянец тронул щеки, и дрогнули губы в потерянной улыбке…
Миг мимолетного счастья. Впрочем, какое счастье не мимолетно?