Взорвать Манхэттен

Мы не общаемся со своими детьми. Мы перекрикиваемся с ними через пропасть. Между нами не разница поколений, а разница эпох. Докомпьютерной и послекомпьютерной. У нас разный архетип. Мы сосуществуем, потому что нам некуда друг от друга деваться. Я слышал версию, будто в загробном мире души людей собираются в общности сообразно тем временам, когда они были на земле. Там, видимо, попросторней.

– Я не знаю, что ее интересует и интересует ли ее что-либо, – откликаясь на мои мысли, произносит Карл.

– Замуж не собирается выходить?

– Она выходит.

– Да?!

– Да, понемногу, – усмехается он. – Я отдал ей половину дома, так что… Встречаемся на кухне. Не понимаю… – Горько качает головой. – К ней ходят волосатые дохляки в пиджаках из змеиной кожи, в ковбойских сапогах и в каких-то железных цепях до пупа. Я тут говорил с одним. Он не знает, чем вольт отличается от ампера. В их головах – мрак. Мне кажется, поменялось качество не только вещей, но и людей. Германскому и английскому всюду предпочли китайское. У меня коллекция уникального инструмента. Бесценного. Изобретенного лично мной. Я с ужасом думаю: что с ним будет, когда я помру?

Я тоже задаюсь вопросом, что будет после моей смерти с моими деньгами, заработанными с таким трудом. Барбара, возьмись она за дело, тут же себя обанкротит, такие, как Пратт, съедят ее за месяц; Нина не интересуется деньгами в принципе, они для нее – данность; малолетний Марвин готов купить за миллион новый велосипед, лишь бы было на нем побольше сияющих катафотов. Да, собственно, и мои ли теперь это деньги? Они попросту часть финансовой системы государства. Нового, чуждого мне. Старое я уже потерял, оно осталось лишь в моей памяти. И теперь, неизвестно зачем, я пытаюсь спасти эту новую страну, приноравливаясь к ее обитателям, не знающим ни прежних наших президентов, ни писателей, ни философов, знакомым лишь с культурой блокбастеров и Интернета, и более того – стараюсь управлять ими, то и дело погрязая в компромиссах. Но скоро они одержат верх и покажут свои зубы. Законы антропогенеза безжалостны. На смену нам, людям, исчезающему виду, придет поколение с совершенно иным мышлением, я это чувствую. Наши дети – лишь предтеча его. И как те, кто придет, обойдутся с остатками человечества, – не знаю.

Я с сочувствием сжимаю плечо Карла, а затем подхожу к окну. Пора менять тему.

– Прелестная погода, – рассеянно произношу я, глядя на подернутые золотой поволокой листья платанов в садике за окном.

– Погода скоро изменится, – с многозначительной нотой заявляет Кнопп.

– Да, не успеем оглянуться, а уже зима…

– При чем здесь зима? – морщится он презрительно и закуривает новую сигарету. – Скоро нас всех затопит к чертовой матери, вот что.

– Ты о глобальном потеплении? – спрашиваю я.

– Кому потепление, кому похолодание, – отвечает он. – Северный полюс превращается в снежную кашу. Как и Антарктида. А значит, надвинется холод. И вода. Как бы от Штатов не остались отдельные острова, вот о чем я думаю.

– Да, исчезает Гольфстрим, – вставляю я. – Чем закончится дело – неясно.

– Гольфстрим – не причина, – высказывается Кнопп.

– Ну еще всякие выхлопы, парниковый эффект… – проявляю я осведомленность.

– Под землей!.. – восклицает он и тычет пальцем в пол.

Я растерянно следую глазами в направлении его жеста.

– Да-да, главные процессы идут под землей. Океан теплеет от беспокойства магмы, и это основная причина. Мы ошибались в оценке массы Земли на порядки. А на самом деле мы живем на скорлупе, вот так. Причем растресканной. – Он глубокомысленно поджимает губы. Рта у него теперь нет. Подбородок, переходящий в нос.

– И что же? – с беспокойством спрашиваю я.

– А то, что, если прибавить больше газа на плите, яйца вскипятятся быстрее, – отвечает он, руководимый, возможно, ассоциацией с дверью и пыткой. – Процесс может пойти лавинообразно. Так что насчет прелестной погоды, Генри, не надо…

– Это вероятность не большая, чем та, что на нас сверзится астероид, – возражаю я.

– Когда-нибудь он обязательно сверзится, – парирует Кнопп. – Вопрос времени. И массы! – Поднимает палец. – Возможно, возникнет вторая луна…

– То есть?

– А что есть наша луна? – устремляет он на меня снисходительный взгляд. – А? Это осколки Земли после того, как в нее угодил громадный булыжник, который в свое время был частью разлетевшейся в глубинах галактики планеты. Луна – спрессованные гравитацией обломки и пыль. Она же пустая, как консервная банка. Когда наши ребята, высадившись, попрыгали на ней, сейсмодатчики зашкалили!

Я принимаю заинтересованный вид, хотя подтопление суши мировым океаном и падение на планету небесных тел заботит меня куда меньше, нежели случившееся ограбление. И вообще надо отправляться в Вашингтон. И думать, кого посылать в Россию на поиски этого проклятого паркетчика.

– В общем, – подвожу я итог, передавая Кноппу диски, – планета, чувствуется, обречена.

– По крайней мере – человечество, – подтверждает Кнопп.

Я согласен с ним. Наш мир никуда не годится. Совершенно отжившая идея.

– И все-таки жаль… – невпопад говорю я.