Взорвать Манхэттен

– У моей соседки по квартире, – хитро скосив на меня серый невинный глаз, поведала она, – есть дружок. И, представь, они напоили меня. И убедили, что я синий чулок, ничего не понимаю в этом деле, и мне надо многому научиться. И ведь они были правы, Генри, согласись. Я же постоянно ощущала твою неудовлетворенность…

Я вздохнул.

Она обвила мою ногу своей, и я невольно ущипнул ее за лилейную кожицу в паху.

– Ой! Ну, не ревнуй. В конце концов, я сделала это для тебя. Это та же занудная школа. Но вот сегодня я с чувством сдала экзамен. И жду вашей оценки, повелитель.

– Оценка, конечно, высшая, – сказал я, придав интонации оттенок покорного огорчения.

Она рассмеялась – легко и радостно.

– Вот видишь…

После, путем несложной комбинации, я познакомил ее с мистером Праттом, кому в ту пору подваливало к шестидесяти годам и кто недавно пережил кончину жены. Объяснять тактику охмурения богатого вдовца Алисе не требовалось. Через три дня после первой встречи он предложил ей руку и сердце. Вердикт на данную сделку утверждал я, не без удовлетворения сознавая, что, запрети вдруг это безобразие, противоречить мне Алиса не станет в той же степени, как отключаемый от сети холодильник или пылесос. Таким образом я получил стратегического агента в стане врага.

Но вот удивительно! С годами, умело и жестко отодвинув от основного состояния мужа всех его родственников, включая детей от прежнего брака, получив юридические гарантии корпоративных дивидендов, Алиса осталась сама собой. И – моей неизменной любовницей, выполняющей все мои указания, идущие порой поперек интересам компаний мужа.

Она его не любила. Она никого не любила, как я сейчас понимаю. Высшее чувство, доступное ей, было и есть чувство привязанности. В отношении меня это чувство развито куда больше, нежели в отношении Пратта. В ней нет агрессии, а результат она достигает не напором, а кропотливым, бесстрастным терпением. В ней есть потрясающее умение ждать. И способность учиться. Замечу, она научилась больше слушать и меньше говорить, основательно поумнев. И стала куда более предприимчивой в постели. И напрочь избавилась от провинциальных манер, которые меня просто бесили.

В принципе же все мои размышления относительно нее едва ли способны претендовать на истину. Алиса – вне логики. По крайней мере – вне моей логики. Она – загадка. Я мог бы ее разгадать, если был хотя бы когда-то в нее влюблен. Но я не могу влюбиться. Эта способность утрачена. Когда-то я влюбился в свою жену, на этом весь мой запал и сгорел. Иного же, запасного, Бог не дал. Так что к Алисе я тоже попросту привязан. Как и она ко мне.

Интересен и другой факт: она родила ребенка. От Пратта. Кстати, в отношении его мужских достоинств мне давались характеристики не просто положительные, но даже восторженные. С присущей ей непосредственностью.

С появлением наследника ее супружеские позиции, естественно, укрепились. Даже в среде родственников мужа, открыто ее ненавидящих.

– Я их всех переживу, – помнится, смеялась она, безмятежно заправляя пучок волос на затылке и одновременно ритмично раскачиваясь на моих чреслах. – И его, надеюсь, тоже…

Такая постановка вопроса мне понравилась. Перейди компании Пратта к ней, да мы бы… С другой стороны, меня озадачивал и отвращал ее цинизм: она ни в грош не ставила личность отца своего сына.

– А почему ты не захотела ребенка от меня? – спросил я.

Меня и в самом деле коробило, что он родился от этого мерзкого типа. Причем еще во время ее беременности обзаведшегося юной любовницей. Что она, кстати, восприняла не просто с равнодушным пониманием своей временной непривлекательности, но и с ироническим одобрением: дескать, я же тебе говорила: это жеребец – ого-го!

– Я думала о ребенке от тебя, – непринужденно ответила она. – И это было бы, возможно, куда лучше. Но Пратт – не дурак. Он наверняка провел генетическую экспертизу. Ты же сам учил: сгораешь на мелочах…

Да, она отнюдь не простушка. Вот и еще одно подтверждение: о чем бы ни велся разговор, он ведется о деньгах…

Чувствую, пришла пора подвести ее к тому, что ей во всех отношениях выгодно избавиться от Пратта. Думаю, если внедрить в ее сознание надлежащий мотив, она поспособствует этому, не моргнув глазом.

Когда я вошел в номер, она сидела в кресле за стеклянным столиком и перелистывала какой-то журнал. Отбросив его в сторону, победно и выжидающе уставилась на меня, – еще в дверях сокрушенно всплеснувшего руками, – мол, виноват долговременностью разлуки, но непременно исправлюсь…

Припал к ее губам, ощутив верткий, лукавый язычок и отмечая, насколько очаровательна ее крашенная в цвет осеннего льна прическа, изысканны духи с горьковато-волнующим запахом, безукоризненна кожа и опытны налитые дежурной страстью губы, вспомнившиеся иными – припухло и беззащитно девичьими, испуганно дрожащими в неловком поцелуе…

А как изысканно она была одета! Я мало что понимаю в женских тряпках, но строгое благородство того стиля, что так ей шел, привлекал и одновременно заставлял выдерживать дистанцию, подчеркивая ее достоинство и неприступность. Конечно же иллюзорные.