Взорвать Манхэттен

Я не встречал этого парня прежде. Ряшка у него была ничем не примечательной, вполне стандартной: раскормленной, туповато-сосредоточенной, невозмутимой, но его выдала суть обращенного на меня взгляда. За ним таился беспощадный, звериный ум. И еще – ледяная, продумываемая оценочка. Так опытный забойщик смотрит, примериваясь, на матерого кабана.

Задержи я на нем свои глаза лишнюю долю мгновения, и мы бы прониклись враждебным откровением своего понимания друг друга. Но я вовремя обернулся к иному служивому, рассмеявшись беспечно, указал ему на прилипший к подбородку хвост кильки:

– Тебе надо побриться, товарищ…

– Слышь, Макс, ты же был капитаном, а сейчас вдруг – старлей…

– Да, получил очередное звание. Если так дело пойдет дальше, надеюсь через пару лет дослужиться до прапора…

И, покосившись на зеркало, среди простецких разгоряченных лиц, вновь различил его улыбчивую физиономию и стальные глаза, продолжавшие холодно изучать меня, безмятежную глупую жертву.

Я не мог ошибиться, я сразу же вычленил его среди тех, кого ощущал органически как своих собратьев по оружию, готовых подставить плечо и прикрыть тебя. А потому безошибочно различил втесавшееся в нашу прямодушную общность чужеродное хитрожопое существо.

Вышел в тряский, пропахший табачным смрадом тамбур. В мутном зарешеченном оконце двери тянулись посеревшие соломенные поля. Бился в стекло сонный комар.

Я отчетливо и опустошенно уяснил, что опять угодил в западню. Что именно придумали относительно моей персоны людоеды из тайных сфер, оставалось загадкой, но попытка ее разрешения означала всего лишь бездействие и безотрадную надежду на то, что, мол, глядишь, и пронесет… Но если существует приказ о ликвидации, он несомненно, рано или поздно, исполнится. Уж кто-кто, а я это знал.

И тут раздался звонок.

– Ну, Роланд-Макс, – сказал голос Уитни, – как твоя жизнь?

– Проходит, – откликнулся я.

– У тебя все в порядке? Ты долго не выходил на связь.

– Я провалил дело, – признался я глухо. – Ваши материалы ушли на сторону.

– Мои материалы в моем сейфе, – сказал он. – И ты немало этому поспособствовал, не переживай. Но да оставим это. Нина беременна, и ты должен вернуться.

Я остолбенел.

– Ты свободен в передвижениях? – догадливо спросил Уитни. И тут же прибавил: – Чутье подсказывает мне, что ты находишься в опасности.

– Вполне вероятно, – отозвался я.

– Ты помнишь моего человека, которого ты навещал?

Я понял, что он говорит о Льве Моисеевиче.

– Приезжай, немедля, по его адресу. Там тебя встретят. Но учти, в твоем распоряжении неполные сутки.

– Спасибо за участие, мистер Уитни.

Я снова припомнил взор нехорошего попутчика. Неполные сутки… Если бы. В лучшем случае – часа два, пока не хватились…

Из кожаного футляра, пристегнутого к ремню, я достал нож-мастерскую. Разведя его звенья, таящие лезвия, отвертки и пилы, получил в итоге пассатижи с узким, хватким зажимом.

Нехотя провернулся треугольный выступ потаенного замка двери. Скрипнули кривые петли. В лицо мне хлынул горьковатый, с запахом железнодорожного полотна, воздух.

Поезд, подъезжая к узловой станции, начал, словно бы по заказу, притормаживать. Под низкой насыпью тянулся ровный, выстланный увядшими, прибитыми травами грунт.

Я взялся за поручень. Один шаг – и свобода. Она призывала и словно молила ступить в нее. Всего лишь шаг, ну…

Как же трудно сделать его. В нем то, что противоречит всей моей сути.

И неужели он необходим?

Вагон качнуло, и я, неловко оступившись, повис на поручне. Теперь вернуться в вагон требовало куда больших усилий, чем ощутить подошвами пробегающую под ними землю и расцепить пальцы, скатившись в траву и глядя вслед уходящему составу.

СОВЕТ

Большое совещание Совета избранных – явление знаменательное и нечастое. Обычно мы собираемся не за столом переговоров в сухой и чопорной обстановке делового помещения, а в закрытых уютных клубах, где у каждого свой номер, гардероб и прислуга. Там можно поиграть в теннис, поплескаться в бассейне, заказать блюдо любой кухни мира и даже пригласить девочек, что обеспечивают молчаливые, услужливые менеджеры. Обстановка вполне домашняя, располагающая к неспешным беседам вдали от посторонних глаз и ушей. Сюда приглашаются сенаторы, министры, издатели, светила науки и компетентные эксперты.

В замкнутом пространстве, среди мрамора, зелени, цветов, стоек с кулинарными изысками, заключаются договоренности и строятся планы, определяющие работу механизма власти, хотя протоколов не ведется и голоса не подсчитываются.