Взорвать Манхэттен

Ему никогда не хватало широты кругозора стратегических устремлений, он был тонким и умным тактиком и, превосходно сознавая это, удовлетворялся малым, но стабильным заработком, благодаря чему, вероятно, и спас свою голову в безумстве криминальных войн и разграблений прошлого народного достояния.

Когда неуклонно приумножаемое «малое» составилось в десяток миллионов долларов, Лев Моисеевич понял, что с беспокойного места обретения капитала надо уезжать в благополучные дали, к тихому домику с бирюзовым бассейном. Дочь и сын уже давно проживали в Америке, устроившись там на стабильные должности в крупных компаниях, чему немало посодействовал американский воротила Генри Уитни, чьи поручения Лев Моисеевич аккуратно и вдумчиво выполнял, являясь его порученцем на российской земле. Судьба свела их на одной из крупных финансовых сделок, где искусный американский делец сразу же приметил толкового и остроумного устроителя контрактов, приблизив его к себе.

Прошлое Льва Моисеевича было тяжким и многотрудным, отмеченным тремя судимостями за становление нелегальных производств и мошенничество. Особенным авторитетом в уголовной среде он не пользовался, но ее лидеры, с кем ему пришлось попариться на тюремных нарах, считали его «честным фраером» и относились к нему снисходительно, благодаря чему он счастливо избег многих «наездов» с их финальными огнестрельными выводами.

Тюремный быт и пребывание в кругах откровенных бандитов послужили ему лишь приобретением жизненного опыта, но никак не отразились на его сущности человека деликатного, уравновешенного и напрочь не склонного к варварству и насилию. Внешне Лев Моисеевич походил на английского аристократа в летах, хотя, в чем сам себе признавался, мыслил как шельмоватый меняла.

Прибыв на постоянное жительство в Америку и связавшись с Уитни, он понял, что дальнейшего интереса для своего патрона не представляет: он был необходим ему в той, тягостной и противоречивой российской жизни, где мог сноровисто преодолеть завихрения и подводные камни каверзных деловых стремнин, а здесь, в США, сиятельный миллиардер управлял сотнями подобных умников, куда более искушенных в местных нравах, установках и коллизиях.

Тупо проживать в четырех стенах, изредка плескаясь в вожделенном собственном бассейне, было не в характере Льва Моисеевича. Многочисленные друзья, обитавшие в русскоязычной общине, тут же потянули его в бизнес. И здесь самым роковым образом сказалась специфика чужеземного бытия: все проекты, видевшиеся несомненно успешными, не отягощенные ни малейшим намеком на риск, с треском провалились, унеся в пучину тонко подстроенных обманов практически все деньги многострадального коммерсанта. Эмиграция не задалась. От ее эксперимента остался лишь дом и миллион долларов, который Лев Моисеевич сначала решил вложить в приобретение закусочной, но потом передумал в боязни утратить последнее.

Уитни, кому он горестно поведал о своих деловых начинаниях на здешней коварной почве, нашпигованной минами всевозможных афер, каверз и законодательных капканов, пригласил его к себе, лично ознакомившись с технологией погорелых проектов. Мгновенно уясняя их смысл, хохотал, непринужденно объясняя, каким образом в той или иной ситуации его бывшему подопечному натянули нос. В итоге, посерьезнев, сказал:

– Оставь здесь семью и поезжай в Россию. Коли ты не способен сидеть без дела, доработай на меня там. Часть потерянного я тебе верну. У меня есть определенные рычаги.

За вычетом разумного процента босс действительно возвратил ему порядочную сумму, прижав хвосты оболванившим Льва Моисеевича лукавым дружкам, а тот, в свою очередь, прибыл в столицу, снял скромную квартиру в центре и принялся за прежнее исполнение поручений заокеанского благодетеля.

Все шло гладко, холостую жизнь вдали от пожилой супруги скрашивали многочисленные дамы, Лев Моисеевич не отказывал себе ни в чем, однако явно слабело здоровье, подорванное в социалистических застенках за те преступления, что ныне являли собою узаконенную доблесть в развитии отечественной экономики. На что, впрочем, он особенно не сетовал, давно и покорно уяснив, что сегодняшняя норма в России уже завтра с непринужденной легкостью способна быть переквалифицирована в преступление. И наоборот.

Походив по докторам, ознакомился с неутешительным диагнозом. Светила от медицины отводили ему три-четыре года на последующее существование в вертикальном, что называется, положении. Данное известие пациент воспринял мужественно. Дети были устроены, малопритязательная супруга едва ли смогла освоить и треть из накопленных средств, и теперь предстояло несуетно дожить отведенный Богом последний срок. О чем Лев Моисеевич уведомил своего хозяина.

Такое известие тот воспринял сочувственно, попросив напоследок оказать ему серьезную, хорошо оплачиваемую услугу. Суть услуги попахивала несомненным уголовным преследованием, но, взвесив все «про» и «контра», Лев Моисеевич выразил согласие.