Взорвать Манхэттен

Я убираю ее в сейф, и некоторое время сижу в отрешенном раздумье. Раздается звонок «московского» телефона. Это, должно быть, Эверхарт. Но вот сюрприз, мне звонит русский паркетчик. Твердит корявые фразы, явно перечитывая их с бумаги, и я, холодея от ненависти к этому проходимцу, понимаю, что он провел Роланда, диски по-прежнему неизвестно где и вероятна любая провокация. С другой стороны, он просит о въездной визе в США, обещая вернуть все, включая похищенные деньги. На шантаж это непохоже. Выходит, в России ему приходится несладко, и он напуган возможностью безжалостного возмездия. Если бы так.

Приезжает Барбара. Я смотрю в окно, как она выходит из машины и скрывается под навесом парадного входа.

Некоторое время я томлюсь от переизбытка бушующих во мне неприязненных чувств. Затем прохожу в ее комнату. Она сидит на низком диванчике, копаясь в своей сумке.

– Где была? – спрашиваю мирным голосом.

– Ездила к Майку, – говорит она. – У тебя ведь нет времени навестить своего работника. Кстати, прикрывшего ваше величество своим телом.

У меня так и чешется язык вульгарно обыграть произнесенную ей фразу, вывернув ее смысл в намеке на их сомнительные, с моей точки зрения, отношения, но я избегаю искушения. Вот уж действительно! – когда супруги молчат, им есть что сказать друг другу!

Сказать ей о кассете?

– Нина скоро должна прилететь, я послал людей встретить ее, – говорю сквозь зубы.

– Приятно, что у тебя наконец-таки нашлось время позаботиться о родной дочери, – отвечает она.

Ах, неблагодарная язва! Горло мне обжигает желчь. Воистину, жить с человеком, которого любишь, также трудно, как любить человека, с которым живешь.

– Зато ты готова ее угробить! – заявляю я с горячностью. – Ты ворковала с ней каждый вечер, зная, что она не в Париже, а развлекается в постели с этим ублюдком в Москве! И не надо мне врать, будто бы ничего не ведала!

– Не ведала, – спокойно подтверждает она, глядя мне прямо в глаза. – Но я не осуждаю девочку. Ты никогда не старался понять ее, ты лишь отмахивался, когда она пыталась с тобой чем-то поделиться. Ты у нас важная персона, как же! Зачем тебе наши мелкие переживания? Ты вершишь судьбы страны в компании своих шарлатанов! А теперь все, милый, она повзрослела, и с этим – смирись! Жаль только, что в ней еще остался детский страх перед тобой, поэтому она и сочиняла про поездку в Париж. А я бы послала все куда подальше и поехала к этому парню весело и открыто, вот так!

Мне на ум тотчас приходит несколько горячих ответов, но я вновь сдерживаюсь, сверля ее взглядом.

– И не смотри на меня так, здесь это не действует, гипнотизируй других, – продолжает она.

– Ты не понимаешь, я забочусь о ее счастье, – жалким голосом произношу я.

– Ты заботишься не о ее счастье, а о своем, – отвечает она. – Лишь бы тебя ничего не беспокоило. Тебе ни до кого нет дела, а то я не знаю.

– А кому из вас есть дело до меня?! – спрашиваю я. – До того, кто только и печется о вашем благоденствии! Кто, кто меня здесь хоть чуточку любит, скажи?! По тебе, если бы не я, мы были бы идеальной парой!

– Мы все любим тебя, и ты это прекрасно знаешь, – говорит она, и я сознаю, что это, увы, правда. Правда и то, что дети даже не знают, кто я. Жена тоже.

– С трудом верится… – произношу механически.

– Ты в постоянном озлоблении, ты срываешься на нас по поводу и без повода, ты не готов порадовать меня даже таким пустяком, как букет цветов…

И это верно. Нелегко быть добрым и радовать жену, если думаешь о смерти, убийствах, изменах и разводе.

– Вспомни, когда мы вместе, всей семьей ходили в церковь?

– Меня с души воротит от наших лощеных попов.

– Дело не в них. Им, как и нам, судья – Бог. А ты, по-моему, вообще забыл о нем. Как и твои дружки, научившиеся обходиться без него.

Точный удар. Мы правим государством, забывая, что основа любого нормального общества – религия, а этот главный компас выброшен нами за борт, и ныне мы плывем наобум. А без веры нет ни морали, ни будущего. Наука дала нам знания, как зародить жизнь, как продлить ее, как уничтожить; мы научились создавать искусственную пищу, вести войны, не используя армий, предотвращать кризисы с помощью монетарной политики, а теперь строим всеобщий мир. Мы забыли ту истину, что все цивилизации вырастали из религии. А получается, что Господь уже нам не нужен. Только когда понадобится, будем ли мы нужны ему?

– Ты сбросил со счетов не только церковь, но меня и детей, списал нас в архив, точно старые документы, которые тебя уже не касаются! – продолжается обвинительный монолог.

– От ваших разговоров, какие вы несчастные, я сам начинаю чувствовать себя несчастным! – срываюсь я в крик. – Я списал детей в архив?! Я постоянно думаю о них! Поэтому Нина будет сегодня здесь! Я настоял на этом! А Марвин… – На меня накатывает властное жестокое желание сделать ей больно. – Ты находишься с ним постоянно, а я-то куда больше знаю о нем! Он смотрит порнофильмы у тебя под носом, как тебе это?

– У тебя обострение паранойи? – В ее голосе растерянность.