Александр сидел на службе в своем НИИ от и до, глядя на фанерную перегородку и на фотографию лыжника Николая Зимятова, завидуя ему.
Как просто — бежит себе человек на лыжах, снег искрится, поскрипывает, солнышко светит. И думать ни о чем особо не надо. Впереди его ждет неизбежный финиш. Другими тропами до него не доберешься. Только по прямой, по двум тонким колеям лыжни. Единственная проблема — бежать надо быстро. Тут все зависит от таланта.
А если его нет? Если на старте тебя придержали за свитер, если в дороге сломалась лыжная палка? Ты бежишь уже не с тем настроением, и солнце-зараза светит в глаза, и ботинки жмут, и хоть задыхаешься и пыхтишь на весь лес, а понимаешь обреченно, что придешь последним, ну, на худой конец, предпоследним, если за тобой будет ковылять совсем уж доходяга, еще более неудачливый, чем ты. И в это же время ты услышишь за поворотом ликование толпы, чествующей победителя.
Петров особенно остро ощутил все прелести жизни, вернувшись из Конго, доучившись в ВИИЯ и получив распределение в НИИ Минобороны, в то время как его товарищи оказались на более интересной службе. Чествовали других. И это несмотря на все его связи и способности.
За Петровым наблюдали. Он стал объектом оперативной проверки. Контрразведчики знали, что неравнодушие к слабому полу могло подвести любителя женщин под вербовку. И вопрос состоял в том, в каком статусе Александр вернулся: агентом иностранной разведки или обычным опростоволосившимся старлеем, запутавшимся в бабах.
Петров решил набраться терпения. Стабилизировать свое положение после скандального развода. Успокоить контрразведчиков, убаюкать их своим тихим, скромным поведением, сосредоточиться на работе и сборе информации, которой он в дальнейшем мог бы торговать.
Деньги, полученные от Джека, почти иссякли. Александру удалось продать доллары втихаря знакомому дипломату, и это в самом деле не стало достоянием контрразведки. Петров напивался чаще чем обычно в эти месяцы, так он мог хоть ненадолго заглушить те воображаемые овации, какими встречали чемпионов, обошедших его давно уже на вираже.
Его бесила колея, в которую он угодил. Накатанная кем-то и указанная ему как единственно верная. Александр желал себе другой жизни, не конкретизируя, просто другой. Да он и не сумел бы конкретизировать — не знал чего хочет. Просто каждая клетка его тела протестовала против обыденности, рутины его нынешнего существования.
Рядом с Богной на вилле ее деда он был почти счастлив. Эта безбедная свободная жизнь, никаких обязательств — практически его идеал. Но утратил он все безвозвратно.
Иногда Петров часами метался по своей полупустой комнате, расшвыривал книги — их у него было не так много, купил, скорее, по привычке. Дурацкие детективы с правильным до тошноты следователем и преступником-червяком, которого непременно в конце романа раздавит своей неумолимой пятой советское правосудие. Сосредоточиться на чтении он последнее время и вовсе не мог и не хотел.
Он никак не улучшал обстановку в квартире. Ему не хотелось ничего здесь делать. Женщин Александр сюда не допускал, стараясь ходить к ним. Петров желал обладать женщинами, и не одной, но не планировал их пускать в свою жизнь и в квартиру. Не сейчас, не в том, как он считал, бедственном положении, в каком теперь находился.
Петров с трудом пережил зиму. Он иногда ощущал себя тем червяком из детектива, которого уже раздавили, и он растекся по асфальту со всеми своими чаяниями и надеждами. Иногда казалось, что над ним только занесли подошву кованого сапога. Александр шкурой ощущал на себе взгляды незнакомых людей, подозревал, что за ним следят, и недоумевал, почему все длится так мучительно долго. Это сводило с ума.
К весне он испытал облегчение. Александр перестал беспокоиться от предчувствия беды и от излишнего внимания к своей персоне.
Контрразведчиков и правда начали уже поругивать. Дескать, оперативная проверка слишком затянулась. Старлей — пустышка, который не способен ни на что, кроме как лакать «Столичную», прогуливать зарплату по ресторанам, жить в долг или на подачки отца, спать со всеми девицами подряд, какие хоть чуть состроили ему глазки. Интенсивность проверки снизилась и, скорее всего, сошла бы на нет в ближайшие недели две, если бы не наступили вдруг очень жаркие дни, какие бывают весной.
Шпарило за тридцать. Осоловевшие от предвкушения каникул школьники таскались по улицам в своих синих формах нараспашку, так что ветер трепал углы красных пионерских галстуков. Выкатились на улицы желтые цистерны с квасом. И по дороге на работу в НИИ Александр то и дело останавливался, чтобы пропустить маленькую кружку за три копейки и послушать, что болтают работяги по пути на завод. Это умиротворяло. Они перли по своей колее, не задумываясь, не оглядываясь, не всматриваясь в туманную даль. Их вовсе не интересовало, что там ждет за лесом. Лишь бы по дороге стояли бочки с квасом, а еще лучше с пивом. Предел мечтаний!