Вызов Запада и ответ России

(Это не общепризнанный постулат. Далеко не все исследователи признавали воздействие всех трех сторон: Запада, Византии, степи. Так, В.Г. Белинский утверждал, что от Запада Русь «была отрезана в самом начале; а Византия, в отношении к цивилизации, могла подарить ее только обыкновением чернить зубы, белить лица и выкалывать глаза врагам и преступникам». Великий критик отражал разделяемое в его время многими сугубо отрицательное отношение ко всякому средневековью, но тремя-четырьмя десятилетиями позже другой критик — К. Леонтьев напоминал русскому читателю, что «именно Византия дала человечеству совершеннейший в мире религиозный закон — христианство. Византия распространила христианство; она дала ему единство и силу». Современный исследователь идет еще дальше, учитывая, что Русь заимствовала у Византии не только религию, но и универсальную культуру. «Только с принятием христианства русская культура через контакт с Византией преодолела локальную ограниченность и приобрела универсальные измерения… свое место в ряду, выходящем далеко за пределы житейской эмпирии; она стала культурой в полном значении этого слова».

С юга восточные славяне получили благодать и духовное наследие уходящей с исторической сцены Византии. Шаг за шагом с восьмого века и по 989 год, год своего крещения в христианскую веру, Киевская Русь все более признавала превосходство, привлекательность Византии и стремление к ней как наследнице античности. Именно в то время, когда Византия теряет всякое влияние на формирующий свою идентичность Запад, она оказывает влияние на южных славян, а затем на Русь. Таким образом две сестры — западная и восточноевропейская цивилизации вышли из одного греко-латинского корня, но разошлись там, где Византия утратила влияние на Запад (IХ век) и приобрела влияние на Балканах, вокруг Черного моря, в России. «Соприкасаясь с Россией в ХV веке и позднее, византизм находил еще бесцветность и простоту, бедность, неприготовленность. Поэтому он глубоко переродиться у нас не мог, как на Западе, он всосался у нас общими чертами и беспрепятственнее». И если на Западе византизм, преимущественно религиозный, растворился в рыцарстве, романтизме, готике, то Россия создала Москву столь отличной от европейских городов именно как синтез византизма и славянского видения мира. Только при Петре I государственная Россия стала терять старый облик византизма.

Да, говорит Леонтьев, при взгляде на Марсово поле в Петербурге на парад гвардейцев «не будешь думать о византийских легионах. Однако это войско, эти придворные… покоряются и служат идее царизма, укоренившегося у нас со времен Иоаннов, под византийским влиянием». В отличие от петровского вестернизма византийская аура проникла вплоть до самых низов существования восточных славян. К. Леонтьев был, отчасти прав, заклиная хранить византийское начало в восточноевропейской цивилизации: «Византизм организовал нас, система византийских идей создала величие наше, сопрягаясь с нашими патриархальными началами, с нашим еще старым и грубым вначале славянским материалом. Изменяя даже в тайных помыслах этому византизму, мы погубим Россию».

Воздействие Византии на Русь трудно переоценить. Но оно оказывалось не в переносе гигантского наследия умудренной, софистичной цивилизации на молодое государство-наследник, такой перенос наследия был осуществлен лишь в ограниченной мере. Византия дала северному соседу нечто иное и большее. Она дала средство создать собственно Русь. На огромной равнине между Балтикой и Черным морем жили племена самых разных этнических и языковых характеристик — славяне, угро-финны, германский элемент, периодически вторгающиеся кочевники степи.

В сугубо земледельческом обществе со слабым разделением труда, в тяжелых климатических условиях рождалась трагическая апатия по отношению к жизни и Богу. Здесь же зарождалось и понимание того, что в одиночку земную юдоль не преодолеешь. Зрел и становился национальной чертой коллективизм — главная отличительная черта, многие века отторгавшая русского человека от западного индивидуализма. «Тяжкие природно-климатические условия заставляли российского крестьянина в течение долгих столетий дорожить общиной как нормой социальной организации. Сам тип русской ментальности на протяжении весьма длительного периода истории отличался явным приматом «общественного» над «частным»… Эта способность признавать «общее» более важным, чем «частное» (отнюдь не отвергая последнее) имела громаднейшее значение в многострадальной истории русского народа… Наряду с такими производными качествами, как доброта, отзывчивость, готовность к самопожертвованию, долготерпение, трудолюбие, отчаянная храбрость и коллективизм, она на протяжении столетий составляла главную особенность русского менталитета и главную черту национального характера».