Вызов

— Мне очень жаль, что ты не разрешаешь себе быть счастливым. Пойми, сынок, это не предательство по отношению к папе. Он бы очень хотел видеть тебя счастливым, где бы и с кем бы ты ни был. Я знаю, что Дилан любит нас, и мне от этого очень хорошо. Я считала тебя другом, когда всем нам было плохо, так оставайся другом и сейчас, когда всё хорошо. Друг — это тот, кто не только поддержит тебя в горе, но и сумеет разделить радость. И пока ты этого не поймёшь, мы не будем друзьями. Мы будем просто мама и сын.

* * *

Этот разговор разительно отличался от тех, что я вела с Максом в течение прошедших нескольких месяцев. Начиная с того первого раза, когда под сочувствующие взгляды собравшихся в большой прихожей дома Митчеллов я увела сына наверх.

В спальне, я посадила Макса на кровать, опустилась перед ним на корточки и взяла в руки его холодные ладошки.

— Солнышко, Дилан очень нас любит. Я рада, что вы подружились, и мне бы очень хотелось, чтобы так было и впредь.

Я сказала, что мне жаль, что он всё узнал таким образом, и постаралась убедить, что мы с Диланом именно сегодня хотели обо всё ему рассказать.

— У нас будет свой дом. Дилан купил его для нас. Там очень красиво. Завтра, после школы, мы вас туда отвезём, и вы с Эбби сможете выбрать себе любую комнату. Там даже есть бассейн, представляешь?

Честно говоря, это больше походило на подкуп, хотя, именно этим я всю последнюю неделю и занималась: и когда радовалась успешной игре в компьютерные стрелялки, и когда видела довольное личико сына, высовывающееся из домика на дереве. Когда расписывала достоинства школы, класса и то, как мне понравилась его учительница. Я была рада, что Макс подружился с мальчиками Ньютонов и что с родными Дилана у него установились прочные, дружеские отношения. Но, помимо искренней материнской радости, я испытывала и облегчение: Максу было хорошо, спокойно и благостно, и с каждым часом в душе утверждалась надежда, что, когда я наконец скажу сыну про нас с Диланом, он воспримет эту новость как должное.

Но этого не произошло.

— Пожалуйста, Макс, скажи что-нибудь.

Карие глазёнки неожиданно наполнились слезами.

— Мне надо будет называть его папой? — прошептал он.

— Что ты! — Я притянула сына к себе и крепко обняла. — Что ты, мой хороший, конечно же, нет.

— А почему тогда Эбби так сказала?

— Эбби сказала это неосознанно. Собезьянничала с Лиззи. Наша Эбби, к сожалению, не знает смысла этого слова. — Произнеся это, я сама еле удержалась, чтобы не расплакаться. — В отличие от неё, у тебя папа был, и он навсегда останется в твоём сердце. Дилан же станет тебе другом. Просто теперь он — тот, кто будет любить и защищать нас. Как обычно делают папы.

Я почувствовала, как острые плечики Макса затряслись под моими руками.

— Не плачь, малыш, — успокаивала я его и себя. — Не плачь, всё будет хорошо.

Мы долго лежали на его кровати, и я говорила обо всём, что только приходило в голову: про то, как съездила в Лонгвью, про дедушек, про наш новый дом, про его школу, про Дилана…

В комнате было темно, голова Макса лежала у меня на плече, и я даже не знала, слушает он меня или уже спит, но почему-то проверить это смелости не хватало. Я говорила и говорила, осторожно перебирая его шелковые волосы. Наконец, Макс засопел и, осторожно выскользнув из-под него, я накрыла сына пледом и включила ночник.

Макс нисколько не удивил меня своей реакцией, и почему я так боялась рассказать ему правду? Он был ошеломлён — это и понятно, но неужели я ждала от своего умненького мальчика криков и истерики? Нет, не ждала. Правда, внутренний голос подсказывал, что лучше бы они были. Его спокойствие убивало, и я пообещала себе, что следующие недели буду очень внимательно следить за сыном.

Следующий день Дилан провёл с нами.

Сначала мы вместе отвезли Макса в школу и были очень рады встретить на школьной парковке Джессику. Не желая давать повода для кривотолков, я осталась в машине, поэтому в сопровождении Джессики и мальчиков в класс Макса отвёл Дилан. Ещё утром я провела с сыном беседу, напомнив, что рядом будет Джордж, и сейчас с облегчением смотрела, как Макс весело взбегает на крыльцо в сопровождении новых друзей.

И почему я так боялась за него? Я так привыкла доверять Максу, что мой страх казался сейчас чем-то глупым и даже оскорбительным.

Несмотря на протесты, тем утром Дилан всё-таки повёз меня в клинику.

— Я хочу сам убедиться, что с тобой всё в порядке, — говорил он, пока мне повторно делали томографию и чуть ли не под лупой рассматривали швы на губе.

Я чувствовала вину перед Диланом, поэтому мужественно переносила его чрезмерную опеку.

После больницы мы вернулись домой. Дилан возился с Эбби, пока я составляла список покупок, необходимых для того, чтобы мы как можно скорее переехали в наш новый дом.

Макс немного с опаской ходил по дому, заглядывал во все комнаты. Эбби же не слезала с рук Дилана, беспрестанно крутя по сторонам головой и указывая пальчиком на то, что её заинтересовывало.

— Ты можешь выбрать любую комнату, — сказала я сыну.