Ему хватило всего одной кружки, чтобы лишиться рассудка. Было ли виновато дешёвое пойло или же истерзанный разум только и мечтал уступить вожжи инстинктам — кто теперь разберёт. Ро помнил лишь как повёлся на первую же юбку, намеренно прильнувшую к нему и пообещавшую таких непристойностей, что «молоденькому солдатику» и не снились. Кто бы устоял в свои пятнадцать, не имея ни опыта, ни мозгов? А может ему просто хотелось тепла, которого он был лишён все те проклятые, алуарские годы. Ни одна уважающая себя алорка не легла бы под полукровку, мальчишки Ро не прельщали, а любовь в Алуаре не продавалась. Возможно, в тот пьяный вечер именно это было ему действительно нужно, однако стоило ненадолго расстегнуть ремень, как спёрли и кошелёк, и рапиру. Ту самую — со знаком отличия.
К утру Роваджи сделался нищим и получил синяк под глазом. Это как ничто его отрезвило. Как бы он не злился на себя, кое-чем всё же оправдывал: будь у него деньги и кров, он бы искал забвения в пьянстве. Теперь же оставались только руки и ноги. Руки, ноги и неизлечимая рана. Боль, которую он заслужил.
Без денег и оружия Ро был обречён бродяжничать и браться за всё, что подвернётся. Где-то его не пускали на порог, где-то встречали сердитым мотанием головы. Бывали хозяева поприветливее, но кроме мытья полов ничего не могли предложить. И то скорее из жалости, потому как во всякой дыре находились свои приживалы для подобной работы. Ну и конечно же никому не услащало слух общество сквернослова и хама.
В детстве всё казалось проще. Сделал порученное дело — носись по городу, выискивая забавы. Как ни засни, одеяло чудесным образом оказывается сверху и согревает в самые холодные часы. По утрам всегда откуда-то берётся сладкая лепёшка, кувшин молока, миска каши с горстью орешков или кусочками фруктов. Порвал рубаху — непременно заштопают или самому вручат нитку с иголкой. Ну а если надо отправиться в путь, так это невероятное приключение!
В те годы Ро только знакомился с жизнью, совершенно не понимая её жестоких основ. Беспечное время — наивное, но прекрасное. В темноте кадетской казармы, прячась от мира лицом в подушке, он спасался воспоминаниями. Теми воспоминаниями, что теперь его убивали.
— Что, приятель, не везёт тебе? — подсел к позднему посетителю подобревший трактирщик. — Сходи что ли Наминэрии угоди или свечку запали этому вашему солнцеликому.
Ро скривился при упоминании Колласа и вернулся мыслями в свою неприглядную жизнь. В паршивую забегаловку с не самым чистым столом и почти опустевшей кружкой, оплаченной и оставленной кем-то другим, наверняка оттого, что пойло дерьмовое.
— Я не верю в богов. Думаю, всё это глупости.
— А вот это зря. То-то они тебя оставили, — принялся поучать хозяин. — Никак не направят. Годов-то поди немного? Хотя Ликий разберёт вашего брата! Ростом вон как столб верстовой! И всё же здесь ты вряд ли работу найдёшь.
— Это ещё почему?
— Вышибалой тебя не возьмут. Охранником тоже. Здоровенные бисты на каждом углу, тут уж без шансов. Для ратного дела поди не годишься. Да и вашего брата не любят у нас. Уж больно вы себялюбивые.
— Могу письмо написать, — зачем-то предложил Ро.
Звучало это смешно, но вовсе не как остроумная шутка, а как издёвка над самим собой. Мать прожила в чужой стране лет десять, но справлялась куда как достойнее сына. Тот если и находил заработок, то быстро терял из-за гордости, дерзости и дара в одно мгновение отталкивать людей.
— Грамоте обучен? Ну и что же? Кто же чужаку писать по-нашенски доверит? Тут-то ты заказчика не поймаешь, — покачал головой хозяин. — Да и кто к чумазому писарю за стол сядет? Ты сначала в порядок себя приведи, кафтан раздобудь. И бумагу с чернилами. Они же денег стоят.
— Значит, конюхом куда-нибудь напрошусь, — пробурчал Ро, стараясь не грубить, чтобы допить пиво.
— Думаешь, своих конюхов нет? Местных, чтобыпостояльцев не отпугивали. А уж там, куда приезжие селятся, нужен не только кафтан.
— Я тебя понял. Сейчас уйду.
Хозяин посидел молча, кивая каким-то мыслям, а потом выдал очередной непрошенный совет:
— Вот что я думаю, парень. Лицо у тебя интересное. Черты правильные. Зубы хорошие. Иди к Дажеру в бордель попросись. Там тебя отмоют, приоденут…
— А не пошёл бы ты на хер! — не выдержал Ро и резко поставил кружку. Содержимого не осталось. Жаль. Надо было плеснуть в лицо или врезать! Пара недель в темнице на попечении городской стражи — та ещё благодать, но могли и избить до полусмерти.