Вызов

– Эннор-гэгхэн будет из рода Фроата Великого, – продолжал Асх. – Он настоящий «серый дхар», ему ведом Истинный Лик… Первым делом он восстановит Дхори Арх, победит Сумх-гэгхэна, и тогда мир начнет меняться… Но, товарищи, это же фольклор!

Вокруг неодобрительно закричали. Фольклорная теория не пользовалась здесь особой популярностью.

– – Это еще не все, – заключил старик. – Эннор-гэгхэн никогда не назовет себя, мы сами должны угадать, кто он… Так ли я говорю?

Вновь по поляне прошел одобрительный шум. Фрол заметил, что некоторые из сидевших впереди стали оборачиваться, посматривая на него. Фроат отвернулся и стал глядеть в сторону.

– Все ли я назвал? – спросил Вар и тут же ответил: – Нет, я не назвал главной приметы. Эннор-гэгхэн придет в день, когда погиб его славный предок, князь Гхел. В этот день, Свободные дхары…

Тут уже половина слушателей обернулась, глядя на Фрола. Дхар наконец-то понял, зачем старик так долго его расспрашивал о родне. Он не ошибся.

– Я представлял вам нашего гостя, – перекрикивая шум, закончил старик. Но я назвал его мосхотское имя. Скажи нам, Фрол, из какой ты семьи? Как тебя зовут по-дхарски?

Поляна замерла. Фрол нехотя поднялся, затравленно поглядев вокруг. Все ждали. Вдруг откуда-то из первых рядов пронеслось: «Фроат… сын Астфана… Фроат».

– Отвечай нам, Фрол, – вновь обратился к нему старик. – Ты стоишь перед Великим Собранием Свободных дхаров!

– Фроат! ~ крикнул кто-то. Собрание зашумело, и через секунду общий крик сотряс лес: – Фроат! Великий Фроат вернулся! Фроат, сын Астфана! Эннор-гэгхэн! Эннор-гэгхэн!

Фрол оглянулся, заметив, что Серж смотрит на него с плохо скрытым испугом. Те, кто был рядом, – «белые» и «черные» дхары – сидели неподвижно, изумленно глядя на Фрола. Они казались растерянными и подавленными тем, что посмели сесть рядом с Вечноживущим Князем. Фрол вдруг вспомнил тех, кого оставил в Столице, перед ним мелькнуло лицо Варфоломея Кирилловича такое, каким он видел его при расставании. Фрол, набрав в грудь побольше воздуха, поднял руку. Сразу же наступила тишина.

– Ты спрашиваешь меня об имени, кна-гэгхэн? – Фрол и не подозревал, что он может говорить так громко. – Моя фамилия Соломатин, зовут Фрол Афанасьевич. Отец – слесарь-сборщик, сейчас на пенсии. Сам я строитель. Сержант запаса… По паспорту – русский…

Секунду-другую все молчали, затем вновь раздался общий крик, но Фроат, сын Астфана, не стал ждать. Он поклонился собранию и, не сказав больше ни слова, зашагал, не оглядываясь, к ближайшим деревьям.

9. ПОСЛУШНИК

Келюс не помнил, сколько длился его странный сон. Иногда казалось, что он просыпается, Лунин даже ясно видел все окружающее: и почернелые бревна избы, и треснувшую печь с отвалившейся побелкой, и мягкий ночной сумрак, льющийся из окна, – но затем все заволакивал странный дымящийся туман, и Николай краешком сознания понимал, что все это только сон. Раза два он решил, что все-таки проснулся, настолько реальны были его ощущения, но каждый раз что-то подсказывало, что и это лишь сон – или что-либо иное, что не имело названия.

Однажды ему показалось, что он открыл глаза и заметил чью-то фигуру рядом с кроватью. Келюс вспомнил, что никакой кровати в избе нет и он лежит просто на полу, покрытом еловыми ветками, но тут же эта мысль исчезла, поскольку он узнал того, кто сидел рядом. Это был старый Лунин, его дед, на нем был тот самый костюм, в который обрядили его напоследок, – серый, сшитый очень давно по странной моде пятидесятых годов. Дед сидел молча, освещенный бледным, жутковатым, льющимся как бы ниоткуда светом.

– Дед, – прошептал Келюс, или ему показалось, что он шепчет. – У меня бред, да? Ты мне кажешься?

Старик услышал и, ничего не сказав, покачал головой.

– Значит, взаправду, – понял Келюс. – Я умираю, дед?

Старик вновь покачал головой.

– Что ж ты так, Коля? – услышал (или ему показалось, что услышал) Келюс и тут же удивился: покойный дед никогда не называл его так. Он всмотрелся в лицо того, кто сидел на несуществующей кровати, и вдруг с ужасом увидел, что вместо живого лица перед ним страшная мертвая маска.

– Ты не дед, – собрав последние силы, проговорил Лунин – – Уйди!

В ту же секунду все исчезло, перед глазами мелькнул яркий дневной свет, и тут же все тело Николая пронзила боль. Он понял, что все-таки проснулся, по-прежнему лежит на полу, среди раскиданных ветвей, а солнечный луч бьет ему в лицо. Николай отодвинулся, подумал, что надо хотя бы ненадолго встать, и вновь уснул.