— Помянем Павлушу Ветрова, талантливый мужик был. — Он выпил, хлебнул минеральной. — Вот как в нашей жизни случается, жил человек, писал чего-то, творил себе, как умел… Чик. — Ника щелкнул пальцами, изображая выстрел. — И что? Думаете, покойник? — Ника совершенно не обращал внимания на красивую усмешку Шутина и равнодушное молчание Перова. — И классик! Сейчас его трехтомник готовят к печати. Кто знал Павлушу при жизни? А теперь его в бронзу и на пьедестал. Интересно мне, кому Пашка так поперек горла встал? С удовольствием на того Дантеса взглянул бы. Вот уж он локти кусает.
— Это почему же? — как бы нехотя спросил Олег Перов и выпил.
— Потому, Олежка, что пуля та золотой оказалась, — ответил Ника. — Убить ведь хотел, а возвеличил, ох, возвеличил убийца Павлушу Ветрова. — Он снова выпил; хитро улыбаясь, посмотрел на Шутина. — А ты все пишешь, Женечка? Или бросил? Интеллигенция столицы ждет двадцать лет, когда появится великое творение.
Ника бил по больному месту, бил умышленно, точно и беспощадно. Шутин смотрел на его дряблые, в склеротических жилках щечки, крохотные бесцветные глазки и молчал. Неужели это и мой финал? Что я мог и что могу? Как растерял, как не нашел? Или и не было ничего? Нет! Было, было и теперь еще есть, только не нужно никому настоящее и большое. Шутин даже в мыслях лгал и лицемерил. Нужны поделки, воспевающие, а искусство не нужно. А Павел, ныне покойный, написал, да-да, написал. Павел и сам-то по скудоумию не понял, что написал, а Шутин понял, сразу, с первого прочтения. Повесть была настоящая.
Шутин увидел, что Ника собирается сказать очередную гадость, и, опережая, спросил:
— Едешь в Канны на фестиваль? Собираешься получить приз за лучшее исполнение мужской роли? — Он, любуясь эффектом, сделал паузу. — Или женской. Ведь теперь тебе уже все равно.
Ника откинулся на стуле и захлопал в ладоши.
— Браво, Женя, браво! Ты поднял руку на Нику и сравнялся с ним. Мы два брата-акробата. Оба когда-то чего-то могли, оба ничего не сделали и паразитируем. Я по столам хожу, угощаюсь у людей хороших, — он оглядел стол. — Так ведь и ты, Женечка, за чужой счет пьешь и кушаешь. Ась? — Ника приложил ладонь к уху, словно хотел услышать от Шутина что-то интересное. — Кто все заказал? Кто платить будет?
— Как живешь, Ника? — Олег положил руку ему на плечо.
Ника скособочился, как от тяжелого груза, вылез с трудом из-под него и сказал:
— Ты думай, что делаешь-то, мне по больничному платить некому. Это ты мальчик богатый. — Он выпил и быстро встал. — По сценариям Павлуши два фильма снимается, да еще трехтомник выйдет. Мешок денег получишь. — Ника отошел на безопасное расстояние и добавил: — Ты ведь, Олежка, наследник, — он довольно рассмеялся и подсел к какой-то компании.
— Нахлебались мы с тобой, Олег, — сказал Шутин печально, — словно в унитазе выкупались.
— Ника знает, к кому подойти и что сказать, — философски ответил Олег.
Шутин выпятил подбородок, помедлил, пожал плечами и спокойно сказал:
— Слушай, Олег, ты со мной деликатней. — Он посмотрел Олегу в глаза. — И я все позабуду.
— Свою ненависть к Павлу позабудешь? — Олег налил Шутину и себе. — Ты Павла ненавидел. Завидовал и тихо ненавидел. Разве не так?
— Я к Павлу относился сложно, — как можно спокойнее ответил Шутин.
— Ты его ненавидел, — упрямо повторил Олег. — И ты знал, где лежит пистолет.
— Слушай, — Шутин перегнулся через стол, схватил Олега за руку. — Я ведь знаю, что должно было произойти первого сентября, но не произошло. — Он откинулся на спинку стула и рассмеялся. — Не произошло, потому что Павла убили. Знаю, но молчу.
Шутин встал, бросил косточку от маслины в пепельницу и пошел к выходу. Олег Перов смотрел ему в спину и трезвел. С этого неврастеника станется, думал он. Подведет под монастырь.
Глава пятнадцатая
Тщательный осмотр места происшествия и тела покойного, оформление соответствующих документов заняло много времени; Турилин и Гуров вышли на улицу, уже наступил вечер. Полковник остановился около черной «волги» и сказал:
— Лев Иванович, завтра на оперативку не приезжайте. Отправляйтесь в парфюмерный магазин и пригласите ко мне знакомую Шутина. — Он кивнул на санитаров, которые выходили с носилками из подъезда. — До завтра.
— Спокойной ночи, Константин Константинович, — пробормотал Лева, глядя на удаляющуюся машину, прекрасно понимая, что полковник поехал в управление на доклад и спокойной ночи у начальника никак не может быть.
Обычно, когда Турилин и Лева в позднее время вместе уходили с места происшествия, полковник либо подвозил Леву домой, либо Лева доезжал с ним до его дома или на Петровку, а затем на этой машине до дома. Сегодня Турилин в машину не пригласил. Лева не обиделся, был даже рад. Говорить не о чем, сначала надо думать, ехать молча, чувствуя свою вину, не понимая, в чем она состоит, ситуация не из приятных.