Выстрел в лесу

Огибая купы деревьев и кусты, мальчики двинулись прямо по лугу. Трава уже подросла, а местами пробилась так густо, что хоть коси по второму разу. Потом прямиком пошли к отцветшей черемухе. Им представилась грустная картина: разбитый, почерневший коробок валялся на боку, кругом виднелись жалкие клочья мха — иссохшего, пожелтевшего, словно земля высосала все его соки, чтобы напоить оживающие травы.

— А где же пчелы? — поразился Ромас.

— Вороны или сороки поклевали, — объяснил погрустневший Алпукас, глядя на жалкие останки. — Стоит им добраться до гнезда — все разорят.

Мальчики осмотрели ямку, где жили дикие пчелы.

— Помнишь, как ты закатывал соты в коробок, а я здесь вот сидел и смотрел? Потом мед высасывали…

— Эх, лучше и не вспоминать!.. Такое гнездо было!..

Домой пошли теперь прямиком через лес.

— Как же это мы забыли! — не мог простить себе Алпукас.

— Мы бы принесли, если бы не олень.

— Ясное дело…

— А интересно, как теперь выглядит та полянка?

— Мы пройдем мимо.

— А может, заглянем?

— Можем, конечно, да что там делать?

— А ничего, посмотрим — и дальше.

Подойдя к полянке, они робко остановились на краю. Разыгравшаяся здесь когда-то — кажется, уже очень давно — трагедия лесного красавца снова во всех подробностях возникла в памяти, пробуждая тревогу, подозрения, смутный страх…

Первым взял себя в руки Ромас:

— Нет, теперь здесь нечего бояться.

— Ясно, нечего, только вот не по себе как-то…

Подбадривая друг друга, они ступили на полянку, но ступили с опаской, поглядывая по сторонам, готовые каждый миг задать стрекача.

На лужайке было тихо, покойно и как-то грустно. Кругом стояла высокая, нетронутая трава, не видно было следов на тропке: лесные жители больше сюда не заглядывали. Звери чуют кровь и долго обходят места, где сложил голову их родич. Только веселый глазок источника по-прежнему блестел среди мха и по-прежнему отражался в нем опрокинутый небосвод.

— Вот тут его и убили, — показал Ромас на бугорок у куста.

Они подошли к ели, из-под которой следили за оленем. И тут ничего не изменилось: слегка покачивалась перебитая дробью ветка; ранку на ней затянуло смолой.

Ребята переглянулись. Лишь теперь они по-настоящему поняли, какой опасности избежали тогда.

— Чуть-чуть в сторону — и задело бы.

— Ясное дело, гнили бы в земле, как олень.

— Олень в музее, Алпук.

— А-а, я и забыл.

— Уже, наверное, чучело готово. Посмотреть бы когда-нибудь…

— Нет, мне не хочется, живой куда красивее, — отказался Алпукас. — Что толку с чучела? Не прыгнет, не фыркнет. Помнишь, как он принюхивался? И глаза, говорят, стеклянные вставят, попробуй смотри такими…

Все равно интересно.

— Какой там интерес! — презрительно махнул рукой Алпукас. — И смотреть не стоит.

— Почему не стоит? Ноги, морда, рога — весь олень. Чего же еще?

— Да разве это олень? Вот когда бегает, прыгает, играет — это настоящий зверь. А если даже шевельнуться не может, разве это зверь?

Ромас слушал и не понимал Алпукаса. Живой или не живой — какая разница? Все равно зверь. Видно, они по-разному понимают природу.

Переговариваясь, мальчики подошли к засаде. Сухие иглы под раскидистой елью были, как и тогда, разворошены. Сквозь густую хвою не пробивался ветер, не протекал дождь.

— Помнишь, ветка хрустнула? Это он пришел, — восстанавливал события Ромас, опершись о ствол дерева. — А когда зашуршало, это он, наверное, ложился.

— Удобней места не выберешь: тебя не видно, а перед тобой все как на ладони.

Алпукас разгреб руками иглы, лег, чтобы проверить, так ли это, и тут же заметил белый шарик.

— Ромас, глянь-ка, что это?

Тот нагнулся к Алпукасу, и оба стали осматривать находку. Это был круглый, туго скатанный бумажный комок с двухкопеечную монету, только гораздо толще, почерневший, будто обгорелый по краям; Алпукас сдул с него пыль и, желая посмотреть, нет ли чего внутри, поддел ногтем край. Показались буквы. Он хотел было развернуть бумажку, но Ромас схватил его за руку.

— Не тронь, Алпук, не разворачивай.

— Почему? Посмотрим, что там.

— Ты понимаешь… ты понимаешь, что это может быть?!

Мелькнувшее у мальчика подозрение с каждым мгновением росло и крепло… А что, если… если… В приключенческих повестях и романах разбойников, шпионов и грабителей выдавала, казалось бы, самая ничтожная мелочь, самая незначительная улика.

Алпукас ждал. Ромас смотрел на него широко открытыми глазами, словно не мог вместить внезапно нахлынувшие мысли.

Наконец он зашептал:

— Алпук, из-под этой ели стрелял браконьер?

— Из-под этой. А что?

— Больше тут никто не лазил, только сержант, когда осматривали место происшествия… Больше никто…

— Может, и никто…

— Выходит, бумажку потерял браконьер! Точно!

— И впрямь! А мне и в голову не пришло! — вскричал Алпукас. — Он и потерял!

— Значит, это доказательство.

— Но погоди, как же ты узнаешь, кто потерял?

Ромас снисходительно усмехнулся:

— Да очень просто, Алпук. Видишь, там что-то написано. По почерку легче легкого определить, кто писал.

— Давай развернем, может, я определю, — снова взялся за катышек Алпукас.