Высший разум

— Так мы поищем? — спросил Вадим, стараясь улыбаться также лениво и чуть презрительно.

— Ну, побежите — догоните, поди. Вон, за те гаражи побрёл ваш батон.

— Спасибо, мужики! — Вадим развернулся и кивнул Илье с Мироном.

И они быстро порысили к гаражам.

— Ну ты зануда, — бурчал на ходу Илья. — Я думал — разомнёмся маленько. Я этого Мишу вроде бы где-то уже имел. Не просто так у него нос кривой.

— У нас дело есть, — огрызнулся Вадим. — Личинка. С ней и разомнёмся! Вон он, толстый! Между гаражами валяется. Тихо!

Парни замерли. У дальнего гаража и в самом деле что-то ворочалось и глухо стонало.

И вдруг Вадиму стало страшно, как не было никогда. Волна панического ужаса захлестнула его, почти лишила воли. Он, словно издалека, услышал, как завыл, опускаясь на землю, Мирон.

— Тш-шшшш… — раздалось тихое и пронзительное. — Тш-шшшш…

Илья схватил Вадима за плечо:

— Валить надо!

Рука дрожала.

У Ильи? Дрожала рука?

Вадим схватил за шкирку Мирона, потянул вверх, пытаясь поднять…

— Она светится… — прошептал тот.

Вадим стащил с него очки, надел, борясь с пляской пальцев: тварь и в самом деле светилась, разбухала, переливалась оттенками серого и голубоватого.

В этом странном свете лицо мужика было белым, как у мертвеца, но губы шевелились!

— Тш-шш… — донеслось до Вадима.

И вдруг в голове прозвенел чужой голос:

— Стоять!

Свечение взметнулось над гаражами, словно в мозгу толстяка полыхнул взрыв.

Вадим и Илья, подхватив Мирона под мышки, бросились бежать, не чуя ног и не замечая препятствий.

— Тш-шш… — неслось им вслед.

Глава 9

Ему хотелось дышать. Расправить несуществующие конечности, заполнить отсутствующие лёгкие.

Что это с ним? Память предков, или эхо памяти множества симбионтов? Тех, кто был его телами на планетах, недостаточно развитых, чтобы он мог просто парить среди тугих потоков воли, эмоций и мыслей? Парить и поглощать.

У любой планеты две сферы живого — видимая и невидимая.

Такова уж ирония эволюции, что низшие формы разумной жизни истребляют видимую сферу живого — пьют воду, едят траву и деревья, пожирают тела себе подобных. А высшие формы питаются невидимым — пьют энергию мыслей, чувств, пожирают волю низших разумных.

Разум эгоистичен, он кроит Вселенную под себя, нарушает заложенное в ней равновесие. Пожирает её. И рано или поздно всё вкусное оказывается съедено, надо окукливаться в личинку и ждать, ждать…

Память засыпает, мысли пустеют.

Тебя уносит дыханием невидимого звёздного ветра и гонит, гонит вперёд.

Но это — потом.

А сейчас он проснулся! И полон жизни! И цель его как всегда проста — плотный завтрак, а всё остальное — на сладкое!

Кто он? Как его называли?

Свист ветра напомнил: «Т-Тоот…»

Тоот. Его называют Тоот.

Он ощупал пространство, игнорируя слабые всплески посторонней агрессии.

Всплески удалялись… Испуг… Страх… Хорошо. Правильно.

Тоот поднял своего нового симбионта и погнал его искать место для первого «вдоха».

И неважно, что настоящих лёгких у него сейчас нет. Вдох бессмертного — событие эстетическое. Он нужен, чтобы оценить тонкий ментальный «вкус» нового мира. И никто не мешает найти для этого вдоха место, прекрасное и для дыхания симбионта. Чтобы, так сказать, эстетизировать и соощутить.

Тоот гнал симбионта вперёд и вверх. Он искал площадку повыше, но прислушивался и к мыслям своего нового раба. Мир в мыслях тварюшки был чужим, непривычным и всё-таки узнаваемым.

Тоот помнил этот запах, эти мерные колебания маятника времени, эти гравитационные токи. Но помнил смутно и отдалённо. Чтобы разбудить память — нужна была пища — вкусная, питательная. Много пищи. Большая часть его памяти и сил ещё спали, свитые в тугие коконы, их нужно было наполнить энергией, развернуть.

Симбионт затормозил перед препятствием. Его жиденькие ментальные сферы соприкоснулись со сферами другого аборигена. Тоже слабенького, мягонького…

Тоот подчинил его без усилия, даже не прочитав внутренний мир тварюшки. Сожрал, не манипулируя особо, лишь коснувшись.

Кого? Да какая разница? Голод не спрашивает имён.

* * *

Павел Сергеевич Соловаров, по кличке Пача, был человеком глубоко несчастным. Педагоги в политехническом колледже придирались к нему, девушки — шарахались.

Сегодня он пробрался ночью в общагу, чтобы подкатиться к Нинке, которая, по слухам, не отказывала никому, так даже эта шалава заявила, что от него, от Пачи, воняет!

Пришлось валить из общаги не солоно хлебавши, тащиться по ночному городу пешком — транспорт-то уже встал на прикол…

Да ещё и ключи дома забыл, а бабку было не добудиться!

Пача раз за разом набирал свой номер на домофоне, но родители, видно, всё ещё пили у соседей, а бабка приняла грамульку и завалилась на свой диван.

Вот где вонючая нора — бабкин диван! Вот чем от него несёт — бабкиным старьём! Даже Нинка почуяла! Скоро от него вообще люди будут шарахаться!

Пача снова набрал 36*. Из домофона раздалось нудное пиу-пиу…

— Чё, не открывают? — раздалось прямо над ухом.

Пача обернулся. Нависшего над ним толстяка он знал: видел сто раз во дворе. Даже имя его слышал — Сергей Юрич.