— Ну, дура! — возмутилась Саша. — Хоть ты, Машуля, ее вразуми. Такой парень попался, а она тянет. Сразу хватать надо да окольцовывать, пока не опомнился. Не знаешь разве, что они нагуляются, натешатся, а потом на кой жениться? И так хорошо.
— Сейчас гост начнется, — серьезно ответила Лариса, не обращая внимания на Сашенькину эскападу. — Венчаться нельзя. Потом зима... Потом опять Великий пост... Вот как раз получается в конце апреля...
— А зимой что? В январе...
— Холодно, — поморщилась Лариса. — Цветов мало. Я хочу, чтобы все красиво было... Вот как у Машки... И на самолете тоже хочу... Костя обещал.
— Все они золотые горы сулят, пока своего не добьются! — фыркнула Саша.
Маша улыбнулась:
— А ты представь себе: снег, сани... полозья скрипят... Лошади фыркают, пар из ноздрей идет. На сугробах иней серебрится, деревья все в белом кружеве... А Костя тебе шубку запахивает, дыханием своим согревает...
— Ну, прям Арина Родионовна! Заслушаешься! — выдавила короткий смешок Сашенька.
Тут и Вера Петровна вмешалась:
— Хвост надо одним махом рубить, а не частями. — Она поморщилась. — Уж если вы без этих паразитов прожить не можете, так лучше сразу. Чего тянуть? Хотя на мой взгляд...
— Лучше почковаться! — выпалила Сашка и заразительно расхохоталась.
После работы Маша забежала к маме. Иона обещал заехать за ней после восьми, когда разберется с накопившимися за время его отсутствия делами.
Честно говоря, она еле выдержала в четырех стенах библиотеки. Было душно, пыльно, все почему-то раздражало... Она весь день протирала стеллажи, перетряхивала высокие кипы журналов, так что Вера Петровна даже заметила обиженно:
— Думаешь, мы тут без тебя грязью заросли? Вот только в пятницу генеральную уборку делали.
«Отвыкла... — грустно подумала Маша. — Разбаловалась. Море, солнышко, деликатесы... Совсем так белоручкой стану. Иона и дома не велит ничего делать... Ну, в гостинице понятно, там горничные... А дома-то стыдно здоровой девке все на других перекладывать. И к чему столько обслуги? Один убирает, другой протирает, третий продукты привозит. Да еще повариха... Или ему не нравится, как я готовлю? Разве я не могу яичницу пожарить или оладушки сделать на завтрак?»
При мысли об оладушках к горлу подступил горький комок, и Маша отчетливо почувствовала запах подгоревшего масла. Ну конечно, это у мамы опять что-то горело. Она открыла Маше дверь и метнулась обратно на кухню, разгоняя руками клубы дыма.
— Вот, только новости отошла посмотреть... — пожаловалась она. — На минутку всего...
В комнате на полную громкость орал телевизор, на кухне бубнило радио, а мама старалась перекричать их, ей и в голову не приходило выключить. Маша решительно повернула регулятор звука.
— Ты что?! — тут же взвилась мама. — Сейчас проект пенсионного закона передавать будут!
— Зачем тебе?
— Это ты ничем не интересуешься! А мне важно! Я пенсионерка! Говорят, индексацию вводят на два процента.
— Ну мама... — Маша вздохнула. — Что тебе эта пенсия? Переезжай к нам. Мы ведь тебя уже сколько зовем...
— А что я буду в чужом доме делать? Приживалкой жить? — Мама поджала губы. — Не я добро наживала и не ты. Так что не распоряжайся.
Маша молча пошла в кухню, надела фартук, распахнула окно и принялась спасать со сковороды остатки гренок. Они уже превратились в хрустящие сухарики... Мама всегда создает проблему на ровном месте. Наверное, она просто ревнует ее к Ионе. Ну это же глупо! Почему она считает, что ее бросили одну на произвол судьбы? Дом большой, пустых комнат целая куча, а она упорно не желает расстаться со «своим углом».
— Ну как отдохнули? — наконец-то спросила мама. А то встретила, словно вчера с Машей рассталась.
— Нормально.
— А других слов нет?
Маша улыбнулась. Разве это можно описать словами? Она действительно впервые в жизни отдыхала. Не грядки полола, не варенье варила, а валялась на теплом песочке в неприлично узеньком бикини. И ни один мужчина не осмеливался бросить на нее сальный взгляд, потому что рядом всегда был Иона. А как она впервые пошла с ним на ночную дискотеку! Муж закрутил Машу в таком бешеном темпераментном танце, что в глазах потемнело. А все расступились на круглой танцплощадке и хлопали им, крича:
— Браво, рус! Калинка-малинка!
А как она смущалась, пытаясь орудовать двумя тоненькими палочками в китайском ресторане... Иона тогда покосился на нее и нахально влез в тарелку прямо пятерней. И вышколенная прислуга смолчала, потому что они, оказывается, ели труднопроизносимое нечто, доставленное специальным самолетом прямо к столу. Маша потом дразнила его, что страсть к самолетам становится патологией. Еда — самолетом, скоро и в постель он будет опускаться на парашюте. Или катапультироваться? Да... постель... Маша до сих пор невольно краснеет, когда думает об этом. Оказывается, у нее внутри дремал до поры настоящий вулкан, и Иона умело разбудил его. И теперь каждую ночь провоцировал такие извержения, что могли бы погибнуть сотни Помпей. Куда там Везувию!