Высший пилотаж

Когда Гелиос уже подплывал на своей ладье к точке восхода, чтобы там пересесть в золотую колесницу с четверкой огненных коней, «белые» пошли на жертву: Иоанн пленил солнечную королеву. Он взял выигранную фигурку и спрятал ее в нагрудный карман:

— Пусть будет поближе к сердцу.

Однако «белые» вынашивали коварный замысел.

Маша давно уже присмотрела себе одну скромную симпатичную пешечку и потихоньку двигала ее к противоположному краю доски.

Пока азартный противник крушил ее позиции в центре, она потихоньку, шаг за шагом, ходила пешкой по флангу.

И — вот он, решительный удар: пешка стала королевой!

— Доставай-ка ферзя из кармашка! — торжествовала Мария. — И твой король пал! Мат!

Соприкоснулись шахматные фигуры — солнечная королева и загорелый дочерна король. И соприкоснулись руки игроков.

Увлекшись игрой, девушка забыла про бдительность, и это соединение рук застало ее врасплох.

Иоанн притянул ее к себе и стал жадно целовать:

— Победительница моя…

И тут же что-то в мире сломалось.

Шахматная доска превратилась в кафельный пол балкона. Фигуры посыпались на пол — нет, это были люди, которые падали с высоты восьмого этажа.

И обречена была на гибель самонадеянная пешка, возомнившая себя королевой.

В воздухе возникло неестественное напряжение, такое сильное, что лампочка под потолком лопнула и погасла. Послышался звон осколков.

Но рассвет уже заглядывал в окна.

И при этом утреннем, едва забрезжившем свете Иоанн увидел, как исказилось лицо его любимой. Сначала на нем появилось беспомощное, младенческое выражение, а потом… потом возникло явное сходство с нервной Натальей Петровной.

Неожиданно для себя самой, не вполне соображая, что творит, Мария размахнулась и изо всех сил ударила Соколова по лицу… Совсем как Наталья Петровна однажды дала пощечину ей.

— Что, все услуги оплачены? — зло выкрикнула она. — Купил? С потрохами? Убирайся отсюда… без выходного пособия! Мне ничего от тебя не нужно, понял? И сам ты — тоже!

Клюквенный кисель разливался перед глазами сплошной багровой пеленой.

Маша перестала видеть. Ей казалось, что ее больше нет. И ничего нет.

Из внешнего мира донеслось до нее лишь несколько коротких слов, произнесенных мужским голосом, который когда-то был ей знаком.

Смысла этих слов она уже не уловила. Поняла только, что они были оскорбительны…

Антон Белецкий в эту ночь не сомкнул глаз. Все шагал взад-вперед по комнате, то и дело поглядывая на окна Марии Колосовой. Свет в них то гас, то зажигался снова. Антон обкусал себе все ногти.

Под утро дверь Машиной дачи распахнулась, и, перепрыгнув через все ступени сразу, с крыльца соскочил летчик. Он пробежал через участок к своей машине, на ходу оборачиваясь и бросая в сторону дверей обидные, резкие слова.

Антон почувствовал себя отмщенным: в репликах Иоанна узнал повторение тех мерзостей, которые наговорил Соколову про Машу он сам.

Потирая от удовольствия липкие ладони, Белецкий наконец улегся под верблюжье одеяло и проскрипел сам себе вместо колыбельной:

— «Мери верит в чуде-са! Мери едет в не-беса!»

«Мерседес» взревел, что было совершенно нехарактерно для обычно бесшумного мотора, и умчался по направлению к станции.

Антон Белецкий уснул, и сны его были цветными и приятными.

Часть третья

…Как забуду? Он вышел, шатаясь,

Искривился мучительно рот…

Я сбежала, перил не касаясь,

Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка

Все, что было. Уйдешь, я умру».

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: «Не стой на ветру».

А. Ахматова

Глава 1 Замкнутый круг

Иоанн… Иона… Какое все-таки идиотское имя… Вот уж родители выпендрились.

У Маши возникала единственная ассоциация — с чеховским Ионычем, таким жалким, никчемным… Ванечка вовсе на него не похож. Он весь — стремление, весь — полет, порыв…

Вот он стремительно привлекает Машу к себе, вскидывает на руки… Ноги отрываются от пола, дух захватывает, а в груди такое сладкое, незнакомое томление, восторженное ожидание, которое загоняет глубоко внутрь привычные страхи.

Расслабься, дурочка, прекрати думать о том, как ты выглядишь и прилично ли позволять мужчине целовать себя после всего лишь месячного знакомства… Прилично ли… Он может решить, что… Ой, что люди скажут… А рука поневоле одергивает задравшуюся юбку, натягивает ее на коленки…

Как сильно он прижимает ее… Наверное, сквозь тонкий сарафан он чувствует, как напряглась Машина грудь… И ей неловко, стыдно… Он поймет это как знак ее согласия на дальнейшее, а ведь Маша…

Только рука ее почему-то оставила в покое ситцевый подол сарафана и потянулась вверх, обвилась вокруг его шеи, пальцы зарылись в его волосы, а глаза закрываются сами собой, словно Маша теряет сознание. Свет меркнет, в голове все кружится, и то в жар бросает, то в холод…