Высший пилотаж

И он покорно поплелся за нею мимо собственного «мерседеса»: «Все же пешком идти немного дольше… Хочется растянуть это провожание. А то раз — и уже приехали. Чао, бамбино!»

Вдоль всей улицы вспыхнули фонари, хотя еще не стемнело. Как будто город приветствовал их иллюминацией!

Иоанн несколько приободрился, хоть и не встретилось по пути ни одного цветочного ларька.

— Постой минуточку! Нет, даже секундочку, — умоляюще сказал он. — Я хочу тебе что-то показать.

— Секундочку? Ну хорошо, — сдалась она.

Возле фонарного столба, в круге яркого света, достал он из сундучка заветную солнечную королеву:

— Смотри!

— Ну красивая. Очень даже красивая. Тонко сделана.

— Не узнаешь?

— То есть?

— Да это же просто твой портрет! Вылитая! С такой же светлой косой.

Маша была польщена. Заинтересовалась:

— Ну-ка покажи поближе!

Она потянулась за фигуркой и ненароком коснулась мизинцем его руки. Вздрогнула, как от удара тока: «Что он может подумать? Что я специально до него дотрагиваюсь?»

Но Иоанн, кажется, ничего не заметил. Во всяком случае, не подал виду.

Королева перешла к ней.

«И вправду что-то общее есть. Действительно есть, — разглядывала она своего янтарного двойника. — Только эта женщина, конечно, гораздо красивее. Что это со мной? Я думаю о ней как о живом существе».

— Теперь ты понимаешь, — сказал Иоанн, — что эти шахматы — твои?

Засмеявшись, девушка достала из сундучка черного короля:

— А вот, погляди: брюнет, загорелый, даже куртка коричневая, похожа на твою кожаную. Так что не спорь, пожалуйста: шахматы твои.

— Нет, твои!

— Я не возьму их все равно!

— А я все равно своего добьюсь. Я всегда своего добиваюсь.

Теперь уже Машу неприятно резанула его реплика. «Чего это он всегда добивается? Вернее — кого? Женщин, конечно. Да ему, наверно, и добиваться особо не приходится: они сами… Ведь он такой… такой…»

И вдруг обожгла, отрезвила другая мысль: «Боже, да ведь он меня… покупает! Конечно! Только для этого можно разориться на такой миллионерский подарок! Ну нет, не на такую напал! Ишь ты… папашка!»

Маша совершенно не знала, как себя вести. Небрежно кинув фигуры в сундучок, торопливо засеменила к своему подъезду, благо он находился в двух шагах.

— Вот! Все! Я уже пришла.

— Так быстро! — Хоть она и предупредила, что до дома рукой подать, а все же он не ожидал, что это настолько близко. До обидного близко, трагически близко! — А может… Ты не пригласишь меня хоть на чашку кофе?

«Кофе? У нас дома только растворимый, и то его осталось в банке на донышке, — смущенно прикинула Маша. — И потом… Все прекрасно знают, какая двусмысленность кроется за фразой про кофе. Тут имеется в виду совсем другое. Точно так же, как «дай прикурить» предшествует нападению и драке… И что скажет мама, если я без предупреждения приведу в дом незнакомого мужчину? Да еще с этими дурацкими шахматами, которые сразу же напомнят ей об отце…»

— Извини. Кофе не будет.

И она взялась за дверную ручку.

«Не отпущу, — промелькнула у Иоанна отчаянная мысль. — Не могу просто так отпустить! Без ласкового слова, даже без ласкового взгляда».

Почти не соображая, что делает, он крепко схватил ее за плечо. Как мужчину, не соразмеряя сил.

Неожиданная боль разозлила и напугала девушку. Она резко рванулась и юркнула в подъезд, вместо ласкового слова бросив на прощанье:

— Оставь меня в покое… маньяк!

А сундучок с шахматами так и остался у него.

Глава 9 Шекспир и ассорти из осетрины

Девчонки-сотрудницы теперь смотрели на Машу с уважением и некоторой обидой: вон у нее какой мужчина, оказывается, а она скрывала! А они-то чуть было не заподозрили ее в мужененавистничестве! Шушукались за глаза, что, дескать, Машка скоро станет совсем как Вера Петровна.

«Знали бы они, — грустно думала Маша, — что я в самом деле такая и есть. И что мужчину этого я прогнала, не успев с ним не только поцеловаться, но и поговорить толком. Но об этом я им не скажу. Пусть считают, будто у меня все благополучно. Смешно даже… Как только я им объяснила, что никакой это не маньяк, а просто… ну, знакомый… как переменилось их отношение ко мне! Теперь бегают по каждому поводу советоваться, особенно насчет сердечных дел. И я, как ни странно, что-то советую, хотя опыта у меня никакого! Но еще более странно, что советы часто оказываются полезными…»

Зато Вера Петровна теперь обращалась с Марией жалостливо, подчеркнуто ласково, сюсюкая, как с тяжелобольной. Директриса очень огорчалась, что всеобщая эпидемия под названием «любовь» не обошла ее лучшего работника.

Маша не сожалела о том, что обошлась с Иоанном резко. Зачем сокрушаться о невозвратном? Слезами горю не поможешь, вовремя надо было думать, как себя вести.

Только глубоко-глубоко внутри образовалась страшная, бездонная пустота. Она, как черная дыра, заглатывала любые эмоции, и девушка казалась бесстрастно каменной. Маша держалась из последних сил. Чувствовала: еще немного — и она заболеет, как заболела мама после увольнения. Действовала автоматически, как робот, разговаривала односложно: да, нет…

— Маш, как считаешь, реально выйти замуж с ребенком? — допытывалась Лариса.