И есть одна совсем волшебная – позолоченная раковина, в которой спит младенец. Личико у него бледное, фарфоровое.
Это мамина игрушка. Давным-давно, когда бабушка с дедом Феем ещё не встретились, бабушка растила маму одна. Бабушка Лина работала с утра до вечера, но денег всё равно было мало. Как-то перед Новым годом они пошли в большой магазин купить еду для праздничного стола: бабушке очень хотелось порадовать маму, она несколько месяцев копила и всё рассчитала. Ингредиенты для оливье, курицу – запечь в духовке, апельсиновый сок в пакете – они тогда только появились, два кило мандаринов и торт «Наполеон».
Зелёные бананы, завёрнутые в газету, пятую неделю дозревали дома под кроватью, и мама дождаться не могла, чтобы развернуть и посмотреть, как они там.
На прилавках стояли ящики. Оттуда нарядными боками сверкали ёлочные игрушки, обложенные нарезанной бумагой. Мама взяла золотую раковину, увидела в её сердцевине младенца и не смогла выпустить из рук. Игрушка была дорогая. Бабушкины планы насчёт ужина пострадали. С тех пор каждый год мы вешаем раковину на ёлку самую первую, поближе к верхушке.
ДядьЖеня, зная мою любовь к Гарри Поттеру, принёс шары в виде золотых снитчей[17]. Они с крылышками, очень красивые. А дедушка Фей навешал на ёлку несколько пар своих старых очков.
– Гарри Поттер же очкарик, – задорно улыбнулся он.
Мне на этот Новый год фотоаппарат подарили, из которого снимки сразу выезжают. Сначала они как чёрные квадраты, их надо лицевой стороной вниз и на подоконник. Потом изображение проявляется. Люди на этих фотографиях получаются красивые, немножко смазанные. Мама говорит, такие полароидные аппараты в её детстве были, а этот, мне подаренный, – ретро.
Куранты нам из окна видны. С нашего тридцатого они слишком маленькие. Поэтому мы их в телевизоре дублируем. Но смотрим всегда на улицу. Стоим, снег идёт, окрестности в огонёчках, и там, далеко, на Красной площади: бом… бом…
Взрослые губами шевелят: проговаривают желания. Раньше были записки. Как-то раз мама написала, подожгла и по примете в шампанское высыпала. Но она очень торопилась, чиркулька не сгорела полностью, мама глотнула и подавилась мокрой бумажкой. С той поры папа ввёл устную традицию.
Потом все чокаются, обнимаются, шуршат подарочной бумагой. Я этот момент больше всего люблю. А ещё утро, когда можно прибежать бабушке с дедушкой в ноги (они ночуют у нас в гостиной) и смотреть новые фильмы.
Когда снизу вверх начинают ползти финальные титры очередной комедии, я третьим глазом вижу, как Василий Морозов снимает бороду, шубу, вздыхает и укутывается в тяжёлое одеяло. До следующего Нового года.
История седьмая
Квартира 240
(Человек с дрелью)
Как только засыпает Василий Морозов, просыпается человек с дрелью из квартиры двести сорок.
Каждый рабочий день ровно в девять утра он включает свой перфоратор, чтобы выключить только к семи вечера, с обязательным перерывом на обед с часу до трёх. Человек с дрелью очень законопослушный, даже тётя Вася КГБ не может к нему придраться.
Изредка, нечасто, он меняет дрель на шуруповёрт, пилу или отбойные молотки. Я не была у него в гостях, но представляю, что мебель и сантехника у него в квартире отбита молотками и распилена круглой пилой-болгаркой на мелкие кусочки.
– Может, он тоже испытатель? Тестирует разные модели перфораторов? – спросила как-то мама, перекрикивая вой сверла, от которого ящики комода у нас в прихожей вываливались, как языки измученных путников, ползущих по пустыне.
И это мы ещё живём на девять этажей выше: жильцы с его, двадцать первого, уже давным-давно съехали. Из всех четырёх квартир.
– Круглый год! – Лила удерживала лоб рукой, чтобы он тоже не выдвинулся, как ящик, и на ощупь искала в аптечке таблетки от головы. – Он делает ремонт круглый год и уже пятьсот лет!
– В декабре отдыхает, – возразила я.
– А ты составь петицию, – предложил сестре папа.
Саша был настроен радикально.
– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – кричал он сквозь визг и дребезжание стёкол буфета, уставившись почему-то в потолок и тыча туда волшебной палочкой (на Новый год подарили).
– Может, это тёмная сущность Василия? – предположила мама. – Дед Мороз в нём засыпает и просыпается сверлящий монстр? Как доктор Джекил и мистер Хайд. – Она задумалась. – Надо поработать с ним. Возможно, он сверлит от тревоги. Или тоски. А я придумаю ему доброе дело и направлю в нужное русло.
– Пусть полки нам повесит! – тут же оживился папа.
– А вдруг наш дом – живой? – спросила Алька. – И это его недовольный рык? Или урчание желудка.
Я посмотрела на неё тёплым сестринским взглядом «ты что, совсем уже, да?».
– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – опять закричал Саша.
И вдруг повисла тишина. Она была такой сладкой, что даже заложило уши. А потом в открытое окно стала слышна улица: шум шоссе, далёкие сирены скорой помощи, крики китов. Санёк обвёл нас взглядом победителя и явно ждал благодарности.
– Десять тридцать утра, – папа посмотрел на часы, – для обеда ещё рано. Что-то не так.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное