Спас Кролище. Пришел в капитанскую комнатушку с кувшином бормотухи, двумя уначками, из тех, что помоложе и с твердым убеждением, что паниковать зря — это зря.
— Туман, сам собой не возникает. Ты же все глаза перепортил, что, не читал разве? Туман над водой получается. Иначе — никак. Лед трескается. И снова не замерзает. Лето скоро! Пока далеко, но придет же!
Девушки подтвердили. Одна даже обозвала Лукаса птицей-тупиком, который самых очевидных вещей не знает. И как только на Острова его занесло?
Лукас обижаться не стал — да и смысл? Тупик, он тупик и есть. Зато симпатичный. Клюв, опять же, любому орлу на зависть!
Отмытая в бане Мыйгук тоже оказалась весьма симпатичной. А Кролище с ее подругой, чьего имени Лукас не запомнил, оказались весьма понятливыми. И очень вовремя удалились.
А на следующий день началось!
Оглушительный грохот буквально вышвырнул Лукаса из постели. Он заскакал на выстуженном полу, барабаня пятками. Тут же запрыгнул на вытертый половик, начал лихорадочно одеваться, матерясь во весь голос. Предательские штанины так и путались силками в ногах.
Мыйгук, продолжая лежать под теплой шкурой, залилась смехом, показывая пальцем.
— Чего ржешь? — наконец справился со штанами Изморозь. — Холодно же! Ночью-то, не смеялась!
Девушка залилась еще громче. Начала изображать перепуганного Лукаса.
— Лед ломаться, каптин. Не Адах огнем говорить. Лед ломаться! Ой, дурной каптин, прям как тупик!
Лукас помотал головой, почесал взлохмаченный затылок — постричься бы… И правда, чего подскочил-то?
— Не каптин, а капитан! — поправил он уначку.
— Хорошо, хорошо, — закивала она, улыбаясь, — как скажешь, каптин!
— Тьфу на тебя, — хмыкнул Изморозь, — басурманка неграмотная!
Со стороны океана продолжал доноситься грохот. И странный шум.
Капитан одел «белуху», затем толстый свитер. Сверху накинул штормовку из парусины. Подумав, положил пояс с кордом на место. Если там действительно начал ломаться лед — а что же еще? — то к чему оружие с собой? Айсберги пугать?
— Придешь, завтрак будем. Будем? Тюленя жарить. Будем?
— Будем! — не стал отказываться Лукас. Тюленятина приелась, но лучше жрать приевщееся, чем глодать камни.
Натянул шапку и выскочил в общий коридор, захлопнув за собой дверь. За ночь и так выстудилось — иней в углах!
Навстречу попался Кролище. Наемник зевал, распахивая пасть, словно голодный сивуч. Глянул с ехидцей.
— С добрым утречком, друг Лукас!
— И тебе не хворать, — ответил встречной любезностью капитан.
— Как прошло? Девка вроде хорошая, добрая.
— Да вроде не прошло, — пожал плечами Изморозь. — Не выгонять же. Я ж тоже добрый.
— Вот и славно, вот и давно пора. А то живешь бобыль бобылем, люди за спиной судачат, мол, весь матрас в дырках, от великого-то ума!
— Ты, блядь, еще к Руису заявись! — хохотнул Лукас, — с этакой новостью!
— Ну его! — скривился Кролище. — Он начнет про свадьбу нудеть, мол, во грехе, и все такое. Ну его! — повторил наемник
— Вот-вот! — поддержал Изморозь товарища.
В целом, отец Руис человеком был неплохим. И в драке полезным, и в хозяйстве. И сеть починить, и гарпун метнуть. Унаки, опять же, ценили и уважали. Но иногда, то ли слепень невидимый кусал батюшку, то ли вожжа под хвост попадала… И начиналось! Проповеди о недопущении, кляузы Дирку и Лукасу на их бойцов, живущих «бляжьим образом в полном грехе. Развели цельные гаремы, ни стыда, ни совести!»
Разумеется, оба командира внимания ни малейшего не обращали — понудит и успокоится. Раз только, доведенный Руисом Шнайдер, пошел на крайние меры, и упросил одну из своих «жен» приласкать и Батьку. На утро уначка ходила, светясь, точно звездами натертая, а Руис пребывал в крайней задумчивости, натыкаясь на стены и углы. К сожалению, эффекта хватило лишь на пару недель, а еще раз рисковать Дирк не стал — уйдет еще чудесница к Батьке!
За открытой дверью, как обычно, оказался сугроб. Правда, наверное, из-за грядущего потепления, всего лишь по пояс. Снег быстренько перекидали в две лопаты — так, чтобы можно было выбраться, не более. Один хрен, нападает! Когда ставили дом, не учли господствующий ветер. Который собирал снег откуда можно и вываливал именно со стороны с дверью. А потом, у следующих жильцов, никак руки не доходили, вход перенести. Они ругались, но привыкали. Оставляя сменщикам.
Пройдя полсотни шагов по городку, наемники подошли к воротам. Те, разумеется, никто не расчищал — за бессмысленностью. На промысел ходили через малые ворота с другой стороны. А здесь хватало и простейшего перелаза через частокол в две лестницы.
Перебрались, спрыгнули на хрусткий песок.
— Ну нихера ж себе!
— Во-во! — поддержал вопль восторга Кролище. — Я тут сам который год, а как вживую вижу, как в первый раз! Аж сердце трепыхается.
На берег, из океана, ползла стена, высотою ярдов в десять. Разломанные льдины. Какая в руку толщиной, какая еще толще! Лед белый, почти прозрачный, чуть ли не иссиня-черный, грязный… Кое-где виднелся плавник, перемолотый в труху, какой-то иной мусор.
Стена медленно-медленно приближалась к людям, перепахивая песчаный берег.