Питер глядит в изумлении. Некоторые шимпанзе начинают скакать и яростно сотрясают клетки. Удерживаясь на горизонтальных цепях-растяжках, клетки только сильнее раскачиваются. Его приводит в ужас то, что подобные человеку обезьяны подвешены в воздухе, что они оторваны не только друг от друга, но и от земли. Им не за что спрятаться, не за что держаться, им не с чем играть… у них нет ни единой игрушки, ни одного одеяла, нет даже захудалой соломенной подстилки. Они просто висят там, в своих пустых клетках, подобно узникам в заточении. Разве он не видел нечто подобное в кино – когда новичка приводят в тюремную камеру и все ее обитатели начинают глумиться над ним и его освистывать? Питер тяжело сглатывает и делает глубокий вдох, силясь совладать со страхом.
Боб продвигается вперед, изредка что-то выкрикивая и не обращая внимания на умопомрачительный гвалт. Питер, не отставая от него ни на шаг, движется точно посередине коридора – на почтительном расстоянии от клеток. Хотя он видит, что животные надежно заперты – за крепкими прутьями, – ему все еще страшно.
Каждые три-четыре клетки обнесены крепкой оградой из проволочной сетки, натянутой между коридорными балками, стенами и потолком сооружения и разделяющей таким образом часть клеток от других. Еще один уровень ограничения. В каждой такой ограде, сзади, со стороны стены, имеется дверца.
Питер указывает на ограду.
– Разве одних клеток не достаточно? – выкрикивает он.
Боб кричит в ответ:
– Так мы выпускаем некоторых шимпанзе, чтобы они могли побыть вместе на более просторной, хоть и огороженной территории.
И то верно, в полумраке сооружения Питер замечает с одной стороны коридора четырех шимпанзе, валяющихся на полу возле задней стены. При виде его они вскакивают и начинают метаться. Один даже бросается на прутья сетки. Но здесь, на земле, они держатся кучкой и ведут себя более естественно – оживленно и активно. Боб знаком просит Питера присесть на корточки.
– Им нравится, когда мы с ними одного роста, – шепчет он Питеру на ухо.
Они оба наклоняются пониже. Боб просовывает руку сквозь прутья и машет ею, обращая жест к самому злобному с виду шимпанзе – тому, что пытался на них напасть. После недолгих раздумий животное подбегает к прутьям, дотрагивается до руки Боба – и резво убегает назад к своим сородичам, кучкующимся у задней стены. Боб улыбается.
Питер мало-помалу успокаивается.
За исключением одного. Узник в самом конце коридора сидит в клетке совершенно невозмутимо, будто глубоко уйдя в себя и проявляя полное равнодушие к тому, что происходит вокруг. Обезьяна сидит спиной к своим сородичам-приматам, вкушающим ограниченную свободу по соседству, и боком к Питеру. Прямая рука как бы случайно опущена на изогнутое колено. Питер обращает внимание, что тело животного покрыто густой и гладкой черной шерстью. Настолько густой, что кажется, будто это маскарадный костюм. Из-под него выглядывают руки и ноги, безволосые и с виду довольно гибкие. Что до головы, перед ним – покатый лоб, впрочем, едва различимый, большие, похожие на блюдца уши, нос пуговкой и ровный, пухлый привлекательно округлый рот с безволосой верхней губой и слегка опушенной шерстью нижней. Губы довольно большие и потому очень выразительные. Питер приглядывается к ним. И тут губы у этой необыкновенной особи начинают слегка шевелиться – подрагивают, сжимаются, разжимаются и морщатся, словно обезьяна пытается с ним заговорить.
Существо поворачивает голову и заглядывает ему прямо в глаза.
– Он смотрит на меня, – говорит Питер.
– Ну да, такое бывает, – отвечает Боб.
– Я имею в виду – прямо мне в глаза.
– Да-да. Обычный знак доминирования, хотя этот малый у нас спокойный как удав.
Не сводя с Питера глаз, обезьяна сжимает губы в трубочку. И в следующее мгновение из этой трубочки, сквозь разносящиеся кругом сипы и хрипы, до слуха Питера доносится свистяще-гукающий звук.
– Что это значит? – удивляется он.
– Приветствие. Он говорит вам «здрасьте».
Обезьяна проделывает все сызнова, только на сей раз почти беззвучно – рассчитывая скорее на взгляд Питера, чем на его напряженный слух.