Высокие Горы Португалии

Питер протискивается через толпу, стараясь подойти поближе к фотографии на стене. Золотой Малыш. Память его снова оживает. В ней пробуждаются обрывки истории, которую ему рассказывали родители. Он роется в ней, но воспоминания подобны последним осенним листьям, подхваченным и рассеянным ветром. Питер ничего не может вспомнить, как ни старается: все, что ему помнится, так это то, что он все забыл.

Тут он вздрагивает: а где Одо? Он видит сына – тот держится с краю толпы селян, а обезьяна маячит в другом конце церкви. Стараясь протиснуться обратно сквозь толпу, они с сыном пробираются к Одо. Одо куда-то смотрит и что-то бормочет. Питер отслеживает направление его взгляда. Одо таращится на деревянное распятие – оно неясно вырисовывается позади алтаря, возвышаясь над ним. Обезьяна явно хочет взобраться на алтарь – этого Питер всегда боялся, всякий раз заходя в церковь. Но, к счастью, в эту самую минуту возвращается дона Амелия вместе с отцом Элоем – она спешит прямо к ним. Ее волнение отвлекает Одо.

Священник приглашает их пройти в ризницу. Он кладет на круглый стол пухлую папку и предлагает им сесть. У Питера сложились довольно сердечные отношения с этим человеком: у него никогда не возникало ощущения, что тот пытается приобщить его к своей пастве. Питер садится, Бен следует его примеру. Одо пристраивается на подоконнике, чтобы наблюдать за всеми. На фоне освещенного окна Питер видит лишь его силуэт, а выражение морды не различает.

Отец Элой раскрывает папку и выкладывает на стол бумаги – какие-то документы, написанные от руки и напечатанные на машинке, а также большую пачку писем.

– Из Брагансы, Лиссабона, Рима, – поясняет священник, указывая на «шапки» некоторых фирменных бланков.

Далее следуют терпеливые разъяснения, поскольку Питеру приходится то и дело справляться в словаре. Время от времени дону Амелию охватывает сильное волнение: она то всхлипывает, то улыбается, то смеется. Священник более сдержан, хотя волнуется не меньше. Бен стоит недвижно и молча, словно статуя…

Из церкви они направляются прямиком в кафе.

– Черт возьми, а я-то думал, что в португальской деревне не жизнь, а тоска, – говорит Бен, потягивая эспрессо. – И что все это значит?

Питер медлит.

– Ну, для начала мы нашли родовое гнездо.

– Шутишь? И где же оно?

– Выходит, что это тот самый дом, где я живу.

– Правда?

– Меня поселили в нежилом доме, он пустовал с тех пор, как оттуда съехала наша семья. Но дом так и не продали.

– Однако ж здесь есть и другие дома, где никто не живет. Поразительное совпадение!

– Послушай… а еще отец Элой и дона Амелия рассказали мне одну историю.

– Про того малыша из далекого прошлого, как я понимаю.

– Да, дело было в 1904 году. Тому малышу было пять лет, и он доводился деду Батиште племянником – стало быть, он твой двоюродный прадед. Его с отцом, моим двоюродным дедом Рафаэлом, тогда не было в деревне: отец его помогал своему приятелю по работе на ферме. Потом мальчугана нашли за несколько миль в стороне, на обочине дороги: он был мертв. Селяне говорят, будто у него были точно такие же раны, как у распятого на кресте Христа: сломанные запястья, перебитые лодыжки, глубокий разрез сбоку, ушибы и разрывы. Ходит молва, будто бы ангел утащил малыша с поля, чтобы вознести его к Господу, но ангел случайно уронил его – отсюда такие увечья.

– Говоришь, его нашли на обочине дороги?

– Да.

– Сдается мне, он просто сбежал.

– На самом же деле спустя пару дней в Тизелу объявилась какая-то машина – такой в здешних краях отродясь не видывали.

– Надо же!

– Кое-кто из деревенских сразу смекнул, что эта самая машина как-то связана с гибелью малыша. Так вскоре здесь родилась легенда, которую потом засвидетельствовали на бумаге. Хотя никаких доказательств не было. Да и потом, как вдруг малыш, находившийся всегда при отце, мог угодить под машину в нескольких милях от фермы?

– Этому должны быть какие-то объяснения.

– Так вот, все посчитали, что это Промысл Божий. Была ли к тому непосредственно причастна десница Господня или же во всем виновато странное новомодное транспортное средство – за трагедией определенно стоял Господь. Больше того. O que é dourado deve ser substituído pelo que é dourado.

– И что это значит?

– Это местное присловье: золото можно заменить только на золото. Говорят, Господу стало жалко, что ангел уронил малыша, и Он оделил его чудотворной силой. Говорят, стоило какой-нибудь бесплодной женщине помолиться малышу, как вскоре она беременела. Дона Амелия божится, что с нею так оно и было. Так гласит здешняя легенда. И еще. Сейчас готовится запрос в Рим, чтобы его сопричислить к лику преподобных, и, поскольку ему в заслугу вменяется не один подтвержденный случай обретения способности к зачатию, шансы у него, говорят, неплохие.

– Ничего себе! У нас объявляется родственничек, новоиспеченный святой, ты живешь с обезьяной – ничего не скажешь, большая дружная семья!

– Нет, преподобный – это на два ранга ниже.

– Прости, но по мне, что преподобный, что святой – без разницы.