— Бери, — выдавил из себя ведьмак, стараясь не смотреть на то, как она приблизилась к печи, глубоко наклонилась, вытаскивая из неизвестных ему закромов небольшую бутылку, и как быстро просеменила к выходу, не забывая плотно задернуть за собой штору.
Сделав глубокий вдох, он снова лег и уставился в потолок. Да, он заметил, как перепугалась она, взглянув на него. Как искривились ее губы, когда взгляд преместился правее по лицу, и как вздымалась ее грудь от учащенного дыхания. Да и что греха таить, он прислушивался к ее дыханию. Тяжелому и быстрому. Она боялась его — это не ново. Собственно говоря, как и не ново то, что в ее глазах он увидел отвращение. Выдохнув, ведьмак решил побыстрее успокоиться и постараться уснуть. Утром ему еще утопцев проредить нужно.
— Эскель?
Он вздрогнул и распахнул глаза. Теплый девичий голос позвал его так неожиданно, что заставил даже стушеваться. Прохладный ветер донес влажный запах цветущей реки. Шелест камыша резанул по слуху, заставляя принять сидячее положение.
— Эскель, это ты?
Он снова услышал этот голос и заозирался по сторонам. Никого не увидел, но медальон на шее едва заметно дрогнул. Это ведьмака и насторожило. Сделав глубокий вдох, он все же поднялся на ноги, едва не поскользнувшись босыми ногами на отчего-то влажной траве. Находился он аккурат недалеко от берега реки. И место это казалось ему до боли знакомым, хотя в той местности, где он был, все реки были похожи и одинаково красивы.
Внезапно до его слуха донесся тихий всплеск воды. Затем еще один. И еще. Будто кто-то резвился, но как-то осторожно, без остервенения. Ноги сами понесли его ближе к воде, а медальон на шее тем временем дрожал все сильнее. Это заставило напрячься и вытянуться словно струна. Оказавшись на берегу реки, ведьмак осмотрелся. На небе краснел закат. Солнце намеревалось вот-вот скрыться за лесополосой на горизонте. А это значит, сумерки были уже очень близко. Всплеск воды вернул его взгляд на водную гладь, по которой пошли круги. Запах зацветшей воды усилился, а в голове появилась до ужаса навязчивая идея подойти еще ближе к кромке берега. Впрочем, медальон подозрительно затих и больше не подрагивал на груди, а значит, что и волноваться было не о чем. Но от осознания этого расслабиться все равно не получилось.
Сделав несколько шагов вперед, мужчина почувствовал, как прохладная вода приятно лизнула пальцы ног. Где-то вдалеке послышалось пение кукушки и от сердца почему-то резко отлегло. Присев на корточки, он потянулся к воде и зачерпнул ее руками. Умыв лицо раз-другой, он внезапно вздрогнул, резко ощутив чье-то присутствие. Над гладью воды возвышались два васильковых глаза и внимательно наблюдали за ним. Он долго всматривался в них. Они привлекали его, манили, гипнотизировали. Еще мгновение, и глаза эти оказались совсем близко. А вместе с ними из воды показалось тонкое бледное девичье тело. Она шла к нему, словно дева речная, — медленно и величаво. Черные мокрые волосы облепили острые плечи и вздернутую небольшую грудь. Поступь у нее была тихая, практически невесомая. А меж тем, взгляд приковывали лишь васильковые глаза.
— Я ждала тебя, Эскель.
Этот певучий голос, казалось, проник в само сознание, заполняя и затуманивая его. Ведьмак выпрямился, провел мокрыми руками по волосам, убирая надоедливые пряди назад, но взгляда не отвел.
— Я так ждала тебя, — все продолжала дева. — Как только я увидела тебя, сразу захотела прикоснуться. Такой сильный, такой ладный, такой прекрасный.
Последнее слово до боли остро кольнуло в самой груди. Будто кто иголку вогнал, да покрутил, чтобы наверняка достала в самое сердце. А тем временем дева оказалась совсем близко. Она приложила маленькую ладонь к его лицу. Тонкими холодными пальцами огладила пересекающий правую щеку шрам. Поднялась к самому уху, а после плавно переместилась к губам. Подушечки ее пальцев были мокрые, холодные, но до боли нежные. Они ласкали так, как его еще никто не ласкал. Они вели по изуродованной и вздернутой вверх из-за увечья верхней губе, перемещались на нижнюю, а после — на подбородок, шею и на грудь. Но Эскель будто бы и не замечал этого. Все его внимание было приковано к огромным васильковым глазам. Прекрасным и таким безжизненным. А когда губы девы оказались достаточно близко, чтобы ощутить ее прохладное дыхание, было поздно.
Появилось ощущение, будто он что-то упустил из виду или не придал чему-то важному значения. Ему казалось, что он окончательно утонул в ее прикосновениях, в ее глазах и в этом томном поцелуе. Она целовала его медленно, осторожно, смакуя каждое мгновение. Внутри все стянуло тугим узлом, а внизу живота приятно заныло. Много ли ласки было на его веку? Уж меньше, чем хотелось бы. Да и что за ласка то была, когда за нее нужно платить золотой кроной? Руки сами потянулись к ней, сами обвили тонкую талию, сами прижали к своей груди. Она зарывалась обеими руками в его длинные волосы и жалась так тесно, что он чувствовал ее холодное и мокрое тело каждой клеточкой своей кожи.