Выше стен

Он напрягает меня до оскомины, я мог бы прямо сейчас подпортить его блаженное настроение, но пока держусь непринужденно — никто не должен догадаться, какой гребаный ад творится в моей душе.

Надо признать, стерва вкусно готовит, видимо, поэтому отца настолько сильно развезло. Моя мать никогда не старалась ему угодить и чаще всего просто забивала на приготовление еды.

В коридоре шаркают шаги. Перестаю жевать и в замешательстве оглядываюсь — я так увлекся созерцанием этого балагана, что начисто забыл о существовании «папиной радости».

Шатаясь, как в невменозе, дурочка выходит из темноты, останавливается у пустого стула и изображает нечто, даже отдаленно не похожее на улыбку. Круги под глазами и серый оттенок лица усугубляет странное платье из жутких зеленых кружев. Она молча садится рядом, и облако знакомых цветочных духов перекрывает все другие запахи. В поле зрения попадает ее тонкое запястье, голубоватые вены и хрупкие дрожащие пальцы.

Она замерзла или что?..

Тянусь к высокому стакану, глотаю воду без газа, и дурочка сообщает:

— Простите, пришлось отлучиться. Котенок накормлен и устроен в лучшем виде.

Ее фразу все пропускают мимо ушей.

Тикают винтажные часы, заменившие в простенке любимую картину матери, занавесочки кружатся в вальсе со сквозняками, за огромными темными окнами в кронах тополей шумит осенний ветер. Тут здорово не хватает упреков, мата и воплей. Разбитой посуды, хлопанья дверей и сдавленного плача.

Снова болит голова, одолевает беспокойство за мать, раскаяние и черная, выжигающая нутро обида. Она вышвырнула меня из жизни, как ненужную, вышедшую из моды вещь. Знаю, ее тупая выходка однажды сменится бурными извинениями, и подспудно жду звонка, но она не звонит, и тревога нарастает.

Сегодня я поступил с ней так же, как отец — откупился, попытался очистить совесть подачкой и оставить ее в прошлом.

Мои чертовы родаки не способны на привязанность.

Ну а я… точно такой же.

На тропе войны рефлексия ни к чему.

Подонкам можно все.

Изгоняю из башки ненужные сомнения, вспоминаю уроки актерского мастерства, нахваливаю хозяйку и веду себя подчеркнуто корректно, но иногда развязно и двусмысленно улыбаюсь Наташе. Гламурные подружки матери были в восторге от таких улыбочек, стерва тоже реагирует — растерянно прищуривается и заливается краской.

На пассажи отца я отвечаю с только ему понятным сарказмом и, судя по его кислой физиономии, за каких-то пятнадцать минут обеспечиваю приступ изжоги.

Дурочку я демонстративно игнорирую, хотя трясущаяся белая рука помимо воли притягивает внимание и сбивает с мысли. Если в доме настолько холодно, почему бы им не прибавить отопление?

— Регина, как ты уже, наверное, поняла, это Слава! — спохватывается Наташа. — Сын Андрея. Вы непременно найдете общий язык и станете друзьями.

— Очень приятно! — воодушевленно подхватывает дурочка. — Меня зовут Регина.

Я чувствую щекой ее умоляющий взгляд, откладываю вилку и поворачиваюсь к ней:

— Вообще-то, мы знакомы и общий язык давно нашли. Регин, ну что же ты? Давай, расскажи все родителям!

Повисает немая сцена. Дурочка бледнеет как полотно, в расфокусированных глазах мелькает ужас и некое подобие внутренней борьбы. Мне скучно и пофиг — вывалит ли она на предков новость, что мы трахались, или попробует меня прикрыть. Все ее слова в конечном итоге я использую против нее же.

Некстати налетают воспоминания о пьяной ночи, ее стонах и клятвах, но я лишь расслабленно откидываюсь на спинку венского стула и расстегиваю пуговицу у горла.

— Да. На самом деле мы учимся в одном колледже. Только Свя… — Дурочка заикается и теребит край салфетки. — Святослав — старше на два курса. И он отличник. Боже, как тесен мир!

Отец вздрагивает, и его лощеная морда покрывается бордовыми пятнами.

— Так вот где ты учишься! С твоими-то способностями! Это за гранью. Ну как же она позволила тебе…

— Пасть так низко? — усмехаюсь я. Он бросает быстрый взгляд на Регину и затыкается. Ее-то факт обучения в шараге хуже не делает. В любой ситуации для него будет хорошей она, а не я.

— Обсудим это потом, хорошо? — Папаша многозначительно хмурится. — Ну а к нам надолго, сынок?

Издевательски смотрю в упор, но сохраняю безукоризненную вежливость. Уже очевидно, для его чертовой семейки я — огромная заноза в заднице, но они не отделаются от меня просто так.

— Да, рассчитываю пожить тут какое-то время. Мать выходит замуж, в двухкомнатной хрущобе с молодоженами я немножко не ко двору… — Я изображаю робость, щеки трогает легкий румянец. — Если моя комната все еще свободна, я бы хотел занять ее.

Отправляю в рот лист салата, медленно жую и наблюдаю за отцом.

Интересно, что он предпримет? Хватит ли у него духу выгнать оттуда свою «радость», или он опять предпочтет задвинуть меня на второй план?

А вдруг этот гений дипломатии реально поселит нас вместе?

Я ухмыляюсь как дебил. Зря я тянул, мозолил глаза матери и не переезжал сюда. Тут весело.