— Было голосование, — ответил я, услышал свой голос — и та, другая жизнь, отодвинулась ещё на полшага. — Чтобы удалить… мою кнопку… И все… единогласно… Только сто двенадцать воздержавшихся…
— Правильно, сто двенадцать… Хорошо, помнишь детали, цифры. А людей?.. Зере, перестань уже лить слёзы! Он уже очнулся — сейчас-то что рыдать?
— Я от счастья, — ответила она — и я повернулся в её сторону, осознав, кто рядом со мной.
— Людей тоже помню, — я улыбнулся и ощутил знакомую радость от того, что вижу Зере.
Её не было в моём сне. Или она была, как и другие, только я не сумел узнать её? Ну, уж нет — я не мог её не узнать! Я бы различил её лицо и голос её в любой толпе!.. Даже если там была реальность, а здесь сон,
— Можно я тебя обниму? — попросила Зере.
— А что, есть варианты? — и я сам обнял её, а потом посадил к себе на колени, потому что так было удобнее.
— О! Они уже обнимаются! Значит, всё в порядке! — раздалось со стороны двери — и я увидел Главу Станции Ниула Ярхо со счастливой улыбкой на губах.
И, кажется, что-то в глазах блестело, но он быстро вытер лицо предплечьем.
— Рад тебя видеть, — я протянул ему руку, не выпуская Зере из своих объятий.
— Взаимно, — мы обменялись рукопожатиями, и тут я окончательно проснулся.
Морок развеялся, и странный сон, такой пугающе подробный, растаял, словно свежевыпавший снег на горячем коллекторе. Как только можно было принять
Восемь дней комы — да уж, у меня было время всё навоображать! К счастью, всё кончилось. Да ничего и не было! И быть не могло!
— Я очень, очень, очень рада… — прошептала мне на ухо Зере.
Глава Станции смотрел на меня с улыбкой.
«А что бы с ним было, если бы я не проснулся?» Но представлять себе
— Ты что-то видел? — спросил, нахмурившись, врач. — Должен был что-то видеть — мозг у тебя точно не спал!
— Видел, — ответил я. — Что-то. Уже не важно.
Дело № 11
Край
Здесь, на равнинных пустошах в центре материка, у ветра не было серьёзных преград — только покрытые прилипчивым мхом острые обломки ушедшего в землю водораздела да серо-зелёные заросли лишайника, похожего на неряшливую бороду. Но если неудавшиеся горы были делом рук геологов, остальное нельзя было разделить на «искусственные насаждения» и саму жизнь, которая медленно наполняла Тильду.
Ветер облетал владения и, не сбиваясь, тянул заунывную с присвистом песню. Мне всё время казалось, что, если сосредоточиться, я смогу разобрать слова. Смысл я уже понимал. Не тоска: просто констатация того факта, что пока что здесь нет ничего существенного. Одиночество — почти как в космосе! Но не навсегда. У планеты было будущее. И зная об этом, ветер пользовался последними годами свободы.
Мне, вышедшему из комы всего десять дней назад, это было особенно понятно. Как будто всё было в прошлой жизни: и до невозможности правдоподобный сон, который растаял без следа, и новый-старый статус «почти человека», не особенно впечатливший меня после всех событий. Других — да, для них это много всего значило, и очень кстати пришлась командировка, давшая мне возможность перевести дух и попросту удрать от этих взглядов, преисполненных гордой мыслью «мы это сделали»…
Слушая песню Тильды, я старательно дышал, крепко сжимая в руках снятый шлем. Он был округлый как череп, и я казался себе персонажем какой-то очень старой пьесы. Это было рискованно: вот так открываться! Можно было откинуть лицевой щиток, но хотелось всей головой ощутить окружающий простор, чтобы ветер ворошил мне волосы и холодил шею. Как будто невидимая рука планеты ласково гладила человечка, радуясь прилетевшему в гости… Или навсегда?
— Надевай! — строго велел Р-ДХ2-13405-1. — Время!
Его голос шёл из направленного звукового канала — и звучал несколько грубовато. «Волнуется», — улыбнулся я и послушно нацепил шлем. А мог бы продержаться ещё минуту!
Кисловато-приторный воздух тут же сменился чистым, пропущенным через фильтры и потому совершено безвкусным. Зато безопасным… Не успел я подумать об этом, как оказался невольным слушателем жаркой дискуссии. Общий канал создавал иллюзию прямого разговора, и мои спутники могли спорить, как если бы они были на станции, благо тема была действительно
Увлеклись они настолько, что я автоматически поднял руку и убавил звук. Можно было попросить их самих сбавить тон, но хотелось послушать.