На глазах у меня вдруг навернулись слёзы. Надо было как-нибудь попрощаться, обнять его, что ли, но я боялся, что совсем расплывусь. «Ему там будет хорошо, — уговаривал я себя, пока нёс сумку, прижав к груди. — Его там будут любить. О нём там будут заботиться. У него появятся друзья. Он больше не будет скучать весь день, пока я на работе…»
Одной мысли у меня точно не было: «Мне его будут не хватать». Почему-то я был однозначно уверен, что моя судьба уже решена. После того, как у Изи появится новый дом, можно будет не волноваться о нём, а обо мне вообще не нужно думать.
— Мама, смотри, котик!
В метро мне удалось присесть, и сумку я поставил на колени. Изя прижался носом к сетке и жалобно мяукнул.
«Прости, друг, — подумал я. — Так надо».
Изя тяжело вздохнул, как будто услышал мои мысли, и дальше уже молчал: до самой Таниной квартиры, которая должна была стать его новым домом — навсегда…
— Тихо, тихо, давай отойдём, — предложила Таня, когда мы поставили переноску в центр комнаты и расстегнули молнию. — Хочешь — присядь на тумбочку.
«Если я присяду, то точно усну», — устало подумал я, наблюдая, как Изя высовывает нос из сумки, а потом — вылезает, осторожно переставляя лапы. Первым к нему подошёл белый кот.
— Пельмень, — шёпотом пояснила Таня. — Он очень добрый. А что с ним было, когда его нашли!..
Изя и Пельмень начали обнюхиваться. И вот белый котик окончательно расслабился — и принялся вылизывать Изе голову. Тот терпеливо сносил ласки нового друга. А сверху за нами продолжала следить полосатая скромница.
— Если Пельмень принял, то всё хорошо, — сказала Таня. — Ужинать не хочешь?
— Я лучше пойду, — засобирался я.
— Что, даже не попрощаешься? Он будет скучать по тебе!
Я подошёл к котам, опустился на колени.
— Ну, пока, Израиль Соломонович, — сказал я, стараясь, чтобы голос не задрожал. — Веди уж тут себя хорошо, не посрами меня!
Изя посмотрел на меня жёлтыми глазищами, как будто всё понимал — даже то, что я не мог произнести вслух. А я подумал о пустой квартире, где уже никто не ждёт, и до того стало горько, что я чуть ли не бегом собрался — и выскочил из квартиры. Уже в лифте позволил слезам вытечь.
Я остался совершенно один, и это было правильно, тем более, такие обстоятельства, но никакие аргументы не могли унять боль в груди.
— Привет! Это я! Звоню, чтоб сказать: всё прошло хорошо. Изя уже у Тани. Он там всем понравился!
Я набрал заветный номер по дороге из метро. Было совсем темно, и мороз усилился. Я шёл, поскальзываясь, по пустой дорожке сквозь безлюдные дворы, которые начинались после шоссе.
«Приду — сразу спать завалюсь…»
— Хорошо, — ответил телефон. — Я рада за него… И за тебя.
Можно было отключиться, но я не утерпел и признался:
— А знаешь, я тут подумал, что у нас с тобой как в той песне. Помнишь, в той старой? Мы ещё её слушали тогда в кафе. Когда они двое встретились в автобусе…
— В троллейбусе. «Привет», да? Хорошая песня. Очень грустная. Но не про нас, — добавила она, как будто прочитав мои мысли.
— Почему?
— Потому что ты другой — не тот человек, что в песне. В песне он был просто слепой дурак.
— А я — нет?
— Нет. Ты другой, — она помолчала, как будто подбирая слова. — Ты всегда был на полшага в стороне от всех. Всегда был как будто лишний. И ждал своего корабля. Но ты бы никогда не пригласи туда кого-нибудь ещё.
Я хотел возразить: на самом деле место всем бы нашлось! Но она продолжала — и стало уже не до кораблей и песен.
— Ты хороший, Родион. Но ты много не знаешь. Наверное, теперь можно сказать. Я от тебя аборт делала…
Пустые дворы многоэтажек — лишь окна горят. Но можно легко представить, что это декорации, и за этими окнами нет никого. Для меня — нет, а разве не это главное?
— Чего молчишь?
— Я слышу. Я не знаю, что говорить…
— А, понятно. Ну, наверное, ты прав: что тут скажешь?
— А когда? — спросил я через пару минут.
— Тогда. После того, как мы расстались. Как ты сказал, что не хочешь рисковать, когда есть только чувства.
— Если бы я знал!.. — воскликнул я, прижимая к щеке холодную коробочку смартфона. — Но я же не знал!
— А что бы это изменило? — её голос был ровен и спокоен — для неё это были дела давно минувших дней, и вряд ли она что-то чувствовала по этому поводу. — Ты решил, потому что не верил в свои чувства. А если так — были бы не чувства? То есть, не любовь была бы, а ответственность? Ещё лучше… Нет, это я решила. Я имею право.
Спорить с этим я не мог, и вообще — всё давно прошло. Но как же горько было, что я не знал!
— Я не хотел!
— А я тебя не виню. Я сама не ожидала, что так получится. А когда узнала, то решила спросить у тебя. А ты сказал, что не можешь полагаться на чувства. И зачем тогда был нужен этот нежданный ребёнок?
— Зинаида, я бы никогда… Я бы вас…
— Я знаю. Ты бы не бросил. И делал бы всё… Но если ты не мог полагаться на любовь, значит, было бы что-то другое. А мне не нужно что-то другое. Так что… Всё кончено. Не звони мне больше — хорошо? Звони Тане. Или Дане. А мне больше не надо. У нас всё кончено, — и в трубке послышались гудки.
Пи-им! Пи-им! «Какая это нота? — вдруг подумал я. — Фа? Ре? До?»