— Давайте быстренько собираться и двигать. — Паша смотрел куда угодно, только бы не на них. Он вытолкал Марину на холод и стал сворачивать спальники. Руки у него дрожали.
— Ты видела, Ленка? — возмущалась Марина на улице. — Нет, ты видела! Видела, как он меня выпихнул! И это после того, что я для него!.. Мы для него, а он!..
— Да он хам вообще просто. Нет, все-таки пора, пора ему вставить!
— Со страшной силой...
Паша уложил вещи, и, если бы не проклятый автобус, возился бы еще полчаса, укладывая все каким-нибудь невероятно тщательным образом. Но нужно было спешить, и пришлось вылезать из палатки, и строить обычную рожу. Паша выполз в утренний холод, и убежал на другой конец палатки, и сказал в сторону:
— Держите там за веревочку.
— За какую, за эту вот, что ли? Тут их клубок...
— Вот за эту, дура...
— Хватит ругаться там! — вдруг заорал Паша и выпрямился. — Еще раз услышу, вставлю! Перестаньте ругаться, вообще! Чтобы я больше не слышал!
Лена с Мариной переглянулись.
— Пашенька! Ты плохо выспался?
— Да.
— Да? — Марина встопорщила брови. — Почему? Я выспалась просто обалденно как.
— И я тоже! — подхватила Лена. — Я уже давно так сладко не высыпалась! Надо будет еще раз как-нибудь здесь остаться. Правда, ужасно холодно, — она подпрыгнула и потерла руки, — но в палатке нормально!
— Ой Пашенька! Наврал ты нам все про своих мертвых норвегов с разрывами сердца.
— И про москвичей дохлых наврал, — засмеялась Лена, — и мало ли что там еще!
— Это он специально, чтобы нас напугать! Мальчишка-врунишка!
— Мальчишка-врунишка!
— Хватит паясничать! — огрызнулся Паша, смотря под ноги. — Собираем палатку и сматываем. Там внизу, — Паша махнул рукой, — ручеек, наберем воды и сделаем чай, на день. А отсюда уходим.
— А мне здесь нравится! — закричала Марина. — Не хочу я отсюда уходить! Давайте здесь погуляем!
— Давайте, до полудня хотя бы! — подхватила Лена и еще раз подпрыгнула. — Здесь так здорово, просто супер какой-то!
— Нет, — прохрипел Паша. — Собираем палатку, и сваливаем, сейчас же.
— Паша! — Марина перестала смеяться и подбежала к Паше. — Брось ты эту веревку! Ты ее уже полчаса в закрытый карман тыкаешь. Что с тобой? Ты что такой вздернутый! Па-ша! — Марина схватила его за руки, потом обняла и прильнула холодной щекой. Паша замер как каменный, и смотрел в пространство.
— Кто тебя укусил, Паша? — подбежала Лена и уткнулась в другую щеку. — Ну ты что?.. Тебя что, бревном по голове трахнули?..
— Я не выспался. — Паша стоял, вытянув руки по швам, смотрел в точку на горизонте и боялся пошевелиться.
— Ну ты что?! Даже не обнимет нас, гадкий!
Паша аккуратно освободился, присел и стал абы как запихивать палатку в чехол. Лена с Мариной переглянулись, присели, отобрали у Паши палатку и стали запихивать сами.
— Ну мы слушаем.
— Мы слушаем.
— Я не выспался, — повторил Паша в пространство.
— И кто тебе спать мешал? Духи?
— Ну типа.
Лена с Мариной переглянулись, заулыбались.
— Ну мы слушаем!
— А что тут рассказывать. Вы уснули. Я лежу. Вдруг звуки. Кто-то долбит в бубен и молится. Молится и долбит. Уснуть невозможно.
— И так всю ночь?
— И так всю ночь?
— Нет. Потом еще дети пришли.
— Какие дети?!
— Какие дети?!
— Откуда я знаю? Бегают вокруг палатки, топчутся. Потом садятся у входа, шепчутся и хихикают. Подслушивают, что мы тут в палатке делаем.
— А что мы в палатке делаем?
— Что мы в палатке делаем? В палатке мы спим!
— Ни фига. — Паша уложил чехол с палаткой в рюкзак, помог всем надеть рюкзаки, и они потихоньку тронулись. Паша шел впереди, выбирая дорогу, не оборачиваясь. — Если бы вы в палатке спали, я бы выспался. А вы мне всю ночь спать не давали. Я за всю ночь глаз не сомкнул.
— Пашка! Болтун! Что ты выдумываешь!
— Врун! Мы так спали, что нас, наверно, из пушки не разбудить было!
— Щас. — Паша смотрел под ноги. — Сначала ты, Лена, проснулась, и как начала лезть из палатки, что я тебя еле скрутил. Потом ты уснула. Потом ты, Марина, проснулась и тоже как начала лезть из палатки, что я тебя тоже еле скрутил. В общем, там кто-то бьет в бубен и молится, а я с вами воюю. Скрутил, значит, засунул в мешки. Ну, вроде уснули. Ну теперь я, думаю, может усну. А то на автобус ведь опоздаем.
— Пашка! Промокашка! Еще одно слово про автобус, и мы тебя сбросим вон с той скалы.
— Ну, вроде как бубен унялся. Лежу, тихо. Потом эти дети долбанные как стали бегать вокруг палатки, как стали топтаться. Бегают и смеются. А потом как сядут у входа, и как начнут царапаться. И шепчутся, жутко так, просто страшно. Тут ты снова, Лена, просыпаешься, цепляешься за меня и начинаешь меня выгонять.
— То есть? — Лена весело рассмеялась.
— Выйди, мол, из палатки, Паша. Паша, выйди из палатки. Выйди из палатки. А дети смеются и топчутся. А ты меня к ним выгоняешь. В общем, я тебя скрутил и засунул в мешок.
— Вот ты как, Пашенька, — рассмеялась Марина. — Все бы тебе нас скрутить и засунуть в мешок.
— А ты не смейся, не смейся. Только я, значит, засунул ее в мешок и только я, значит, думаю, наконец, посплю, как просыпаешься ты.
— И тоже начинаю гнать тебя из палатки? К долбаным детям?