— Только благодаря этому ты жив — и может, даже вернешься к своему хозяину. Или ты надеялся, что я допущу тебя на бал? — усмехнулась Табити. — Хотел пригласить меня на танец?
— Я — нет. Но быть может, это сумеет сделать мой Повелитель, — ответил серокожий, и в голосе его звучала неприкрытая угроза.
— Заберите дерзкую тварь! — рявкнул Сайрус Хуракан и проводил напряженным взглядом тащивших серокожего прочь охранников-водных. — Скоро танец, а здесь без стражи не обойдемся.
— Так оставьте при нем парочку ямм понадежнее — не из тех, что мнят себя молодыми драконами! — нетерпеливо бросила Табити. — Все, змеечки и девочки, готовьтесь к балу! В хвосте хвостов, балы — это приятно для всех, в отличие от войн, предательств и заговоров, где удовольствие получают только некоторые. — Табити улыбнулась и скользнула к двери, мелькая кончиком змеиного хвоста из-под узорчатого кружева юбки.
— Пойдемте, девочки, я вас провожу. — Пан Лун поднялась с пола, и униженно втягивая голову в плечи и не оглядываясь, направилась прочь.
— Панька! — окликнул ее Грэйл Глаурунг, но Хранительница Сокровищ не оглянулась?
Девчонки и Богдан шли за ней по коридору к Пещерам, когда вдруг донесся дробный топот и навстречу им выскочил маэстро Кокатрикс — оба хвоста ящера мелко дрожали.
— Хранительница Сокровищ! — прижимая хвосты к груди, вскричал он. — Какое счастье, что я вас застал! Беда! Чудовищное несчастье! Твари Прикованного в Пещерах! Величайшее сокровище Ирия похищено!
— Какие твари, кто… — Пан Лун повернулась к девчонкам, ее пухлое лицо побелело так, что веснушки на носу выделялись золотыми монетками. — Клянусь! Никаких тварей я не приводила и в сокровищницы никого не пускала! И брать ничего не позволяла! И братец Грэйл тоже — вы не думайте, он хороший, просто он Ирий любит и…
— О чем вы говорите, драконица Пан Лун?! — взвизгнул ящерок. — Величайшее сокровище Ирия — в галерее! Это мой ее портрет — портрет Хортицы-убийцы моих кистей! Он исчез!
Глава 34
Переживания перед балом
— Табити хочет нас кинуть! Сто процентов хочет! — Танька металась по пещере, в здоровенном, во всю стену зеркале из полированного хрусталя летел следом нежно-голубой, отливающий морозным серебром подол. Туфельки, на один тон темнее платья и с крохотным серебряным каблучком, бесшумно ступали по драгоценным инкрустациям на полу пещеры — в отличие от всех вечерних туфель, которые Таньке приходилось носить, эти оказались удобными, как домашние тапочки. Мечта, а не туфельки, и… по закону подлости — она не чувствует никакой радости!
— А ты хочешь, чтоб мы тебя в этом разубедили. — В футболке и джинсах Богдан сидел на заваленном мехами каменном постаменте, служащем в Пещерах Земли кроватью, и вытирал мокрые волосы зеленым лопухом, выращенным Пан Лун.
— Конечно хочу! — выпалила Танька, усаживаясь на укрытый золотым покрывалом каменный «пуфик» и аккуратно расправляя широкую летящую юбку.
— Вот тебе и мини! — пробормотал Богдан, когда час назад нетерпеливая Танька разорвала обертку, и оттуда заструился поток нежно-голубого с серебром паутинного шелка и выпали туфельки — собственно, они и занимали две трети пакета. Танька сначала едва не задохнулась от восторга, а потом чуть не взвыла от горя, понимая, что никогда в жизни не сможет сделать прическу, подходящую к этому платью. Но в их пещере появилась Белая Змея — на сей раз никто не пытался змеечку не впустить — и быстро собрала Танькины светлые пряди в «прическу императрицы»: высоко поднятые наверх волосы и один завитой локон, завлекательно подчеркивающий длинную шею и гордую посадку головы. И принялась за Ирку, что-то там накручивая, взбивая, подравнивая в ее черных волосах. При этом Белая Змея была непривычно мрачна и молчалива, отвечала неопределенным угуканьем на все вопросы, а на бледном личике отчетливо выделялись ее покрасневшие глаза. И ушла она сразу как закончила, не осталась попить чаю с лепестками и поболтать, на что так рассчитывала Танька. И та поняла, что радость от самого лучшего, самого блистательного платья, которое у нее когда-либо было и, наверное, будет, неуклонно меркнет.
— Каждый из змеев, кто был в судебной пещере, сейчас думает об одном и том же: мы гибли, а люди… человечки отсиживались за нашими спинами. — Танька рассеянно гладила юбку ладонью в надежде вернуть покинувшие ее ощущения. Шелк был безумно приятный — казалось, одновременно сжимаешь в пальцах невесомую пушистую булочку, скользишь кончиками по гладко отполированному дереву и зарываешься в шерсть кошки! Она покосилась на тихо сидящую в углу черную — та в последнее время превратилась в скользящую за Танькой тень, точно только рядом с посланницами другого мира чувствовала себя в безопасности.