— Чувства не делят людей на слуг и хозяев. Это счастье, в котором все равны.
— Нет, Рубина, какое же это счастье, это — наказание. И странное ощущение, что замурована в коробке какой-то. Или камере. Я словно из одной тюрьмы попала в другую.
— И все равно. Не гневи Бога. Любая любовь — от него. Ее надо принимать как награду, а не как наказание.
— Да какая же тут награда! Любить женатого мужчину, видеть каждый день злые глаза его жены, сына… Это мука.
— Судьба не посылает человеку испытаний не по силам. Возможно, это испытание приведет тебя к чему-то очень хорошему.
— Ты думаешь, есть надежда?
— Надежда есть всегда. А в твои годы вся жизнь — одна сплошная надежда на что-то светлое.
— Светлое… Светлое. А у нас в доме, по-моему, готовится что-то черное. Я боюсь за него.
— Боишься?
— Угу, — с детской непосредственностью сказала Олеся. — Для сына, Антона, он чужой. Тамара тоже не любит мужа. И этот Игорь вечно при ней.
— Постой. Какой Игорь? Игорь Носков?
— Да.
— А-а-а… Этот, что мне браслет подбросил. Ну, когда я в тюрьму попала.
— Вот, Рубиночка. И такие люди все время крутятся вокруг Астахова. Понимаешь, я это просто физически чувствую. Они, они… как клубок змей. Вот сейчас, кажется, и ужалят.
— Ну так предупреди хозяина своего.
— Не могу. У меня нет доказательств. Что я ему скажу? И потом кто я такая: горничная-выскочка на жену и сына доносит?
— Да… если нет доказательств, только себе навредишь.
— В том-то и дело.
— Что тут скажешь?.. Живи, деточка. Выбирай, решай. Только попомни мое слово: лучше бы ты ушла из этого дома. Насовсем. И куда-нибудь подальше…
“Да куда ж я уйду? — печально размышляла Олеся по дороге домой. — Раньше меня только Форс своей злобой к этому месту привязывал. А теперь еще и Астахов своей добротой держит”.
Рыч сделал все так, как Удав присоветовал. И не пожалел.
С Лехой и Рукой они засели на старом кладбище. Хорошо засели. Схороны по всем законам оборудовали. Приехала новая охрана Зарецкого. Накачанный молодняк. Трое. Бицепсы вместо мозгов. Но понтов, понтов сколько! Каменные лица. Походка такая, будто мускулатура им ходить нормально мешает. Зашли в склеп, все трое!
Нормально. Хоть бы кого снаружи оставили! Да если б тут были их настоящие враги (а не учителя), просто гранатку бы бросили — и все.
Рыч знаком показал своим сообщникам — идем к выходу из склепа: там всех и похватаем, по одному. Так и сделали. Первого, кто выходил, об камень грохнули — он тут же вырубился. Остальных на мушку взяли.
В общем, повязали всех. И в склепе аккуратно сложили, рядочком.
Вся супероперация, включая ожидание, заняла несколько часов. А активная фаза — три минуты.
Давно Рыч не получал такого удовольствия от хорошо сделанной работы.
— Золото… украли? — выдохнула Земфира. — Не может быть!
— Я тоже раньше так думал. Тот, кто раньше охранял меня, моего ребенка, теперь украл наш священный слиток.
— Нет, я не верю. Этого правда не может быть…
— Земфира! О тайнике, который был в склепе, на кладбище, никто не знал. Даже Сашка, который там дежурил дольше всех.
— И что?
— Скажи, тебя в последнее время никто ни о чем таком не расспрашивал?
— Нет, — ответила Земфира, почти не думая.
— Может быть, где-то, как-то, ненароком… Она чуть смутилась, потупилась, спряталась от назойливого взгляда Баро.
— Земфира, ну что ты молчишь? Я никого ни в чем не обвиняю. Ты только скажи мне…
И вдруг размякшая было супруга выпрямилась и твердо ответила:
— Нет. Никто ничего о золоте у меня не спрашивал. Постой, а кто же его украл?
— Разве я не сказал? Рыч! Проклятый Рыч! Добился своего!
— Рыч? Твой охранник?
— Бывший. Не зря говорят: в хорошем друге зреет лучший враг. Он знал, как унизить меня! Какой же я хранитель, если не смог сохранить нашу святыню?!
— Ты найдешь золото, Баро. Ты сможешь.
— Я найду его, чего бы мне это ни стоило. Но если цыгане узнают, что слиток пропал, они не подадут мне руки.
— Так ведь Рыч может раззвонить всем об этом! — ахнула Земфира.
— Этого я и опасаюсь больше всего. Он мстит мне за увольнение. И как я понял, мстить собирается долго, со вкусом… Сдается мне, он сейчас не будет объявлять о пропаже золота.
— Почему?
— Чтобы шантажировать меня и наслаждаться моим унижением.
— Как же можно? Как он не побоялся взять священное золото? Ведь оно обладает большой силой. И отомстить может. Он же цыган…
— Да какой он цыган?! Он — выродок!
В дверь постучали.
— Да, — сказала Тамара.
Заглянул Антон и, как приличный мальчик, спросил:
— Можно?
— Заходи, — быстро ответила Тамара. Неужели Бог услышал ее молитвы — и Антон окончательно стал прежним? Не открывает дверь ногой, ушла злость, металлическая тяжесть в глазах.
Антон сел на диван, напротив кресла, где устроилась мама.
Тамара протянула ему папку с документами:
— Ну что, Антоша, Форс свое дело сделал. Фирма зарегистрирована.
Антон взял протянутую папку, пролистал ее без всякого энтузиазма.
— Поздравляю…
Закрыл папку и бросил ее на стол. Правда, при этом чуть не сшиб стопку других бумаг.
— Все это, конечно, замечательно. Только боюсь, что она нам может уже и не понадобиться.
— Это почему?