— Ну не было — и не было. Все. Мне не интересно, — гордо сказала цыганка. — Что мне этот Максим? Я по делу к тебе пришла.
— По делу? Ой, как интересно! — оживилась Света.
— Ты так красиво оформила бабушкин салон. Поэтому я хочу, чтобы ты помогла мне сделать декорации.
— Декорации? Зачем? Для чего? Какие декорации?
— Мой папа помог Бейбуту отремонтировать заброшенный театр. И там уже идут представления. Ты знаешь об этом?
— Еще бы, кто же не знает! Мне даже девчонки из Самары и Тольятти звонили. Спрашивали: “Что, правда круто? Может, стоит приехать посмотреть?”
— Да, там хорошая программа. Классно работают, по-честному. Но все идет как концерт. А я хочу сделать настоящий спектакль. Как в театре “Ромэн”.
— О-па, ну и о чем же будет твой спектакль?
— О любви… о настоящей любви. Как двое молодых людей любили друг друга, но из-за вражды их отцов они не смогли быть вместе и погибли.
— А, понятно-понятно, “Ромео и Джульетта”!
— Нет. Я хочу сделать спектакль по старинной цыганской легенде.
— Слушай, подруга, а зачем тебе вообще спектакль? Ты же так здорово поешь! Помнишь, на моем дне рождения! “Ты забери меня с собой…” Во! Давай лучше сольный концерт!
— Нет, Света, только такой спектакль. И только по этой легенде, “Озеро печали”. Когда бабушка, Ляля-Болтушка, рассказывала ее в детстве, я так плакала… И сегодня, когда рассказала ее Розауре и ее детям, они тоже все плакали…
— Ой, расскажи, расскажи.
— Нет, Светочка, не могу. Я сегодня уже наревелась.
— А как же я декорации буду делать, если ничего не знаю?
— Знаешь, ты все знаешь. Просто на меня посмотри — и все поймешь… Мне иногда кажется, что эта легенда про меня. И что душа той несчастной девушки стала моим ангелом-хранителем. Мы с ней очень похожи.
— Скажи, а твой спектакль закончится хорошо?
— Нет, все будет как в легенде. Знаешь, этим спек~ таклем я хочу крикнуть всем людям, всему миру, всему Управску: никогда не убивайте любовь! И никогда не разлучайте влюбленных! Вот…
Света внимательно посмотрела на подружку и поставила безжалостный диагноз:
— Кармелитка, Кармелитка, ведь ты же любишь Максима… По-прежнему.
Глаза цыганки заблестели от слез.
— Нет, Света. Нет. Я хочу забыть всех и все. И Максима в первую очередь.
— Игорь — мой отец?! Ты сама-то поняла, что сейчас сказала?
В ту же секунду Тамара пожалела о том, что открыла правду. Только поздно, поздно жалеть, когда уже все сказано.
— То есть Игорь Носков — мой отец? Это смешно! Мой отец Астахов!
— По документам — да. Но настоящий отец — Игорь…
Антона охватил истерический смех, он прошелся по комнате, нервно семеня ногами. Потом упал на диван и снова истерически расхохотался.
— Антон, я понимаю, в это трудно поверить, — сказала Тамара, нервно улыбаясь. — Но я… я постараюсь тебе все объяснить. Только помоги… дай мне возможность все объяснить. Ты должен успокоиться и выслушать меня. Хорошо? Пожалуйста…
Как это всегда бывает при истериках, смех перешел в слезы. Тамара села на диван, положила голову Антона себе на колени. Сын доплакивал последние слезы, всхлипывая: “Мама! Мамочка, как же это?”
И Тамара рассказала все.
О том, как работала медсестрой, сначала в больнице, потом в роддоме. О том, как трудно девушке, одной, без семьи, без опоры пробиваться. Да что там пробиваться, просто жить в мире! О том, как встретился ей богатый, обеспеченный, сильный Коля Астахов. Но сердце тянулось к мечущемуся Игорю.
Как она забеременела от Игоря. Как подружки советовали избавиться от плода. Благо, работает в соответствующем учреждении. Аборт обещали сделать по высшему разряду. Но она тогда страшно боялась остаться бесплодной. И главное — она уже почувствовала этого ребенка, его душу. Потому решилась стать матерью-одиночкой (“одноночкой”, как говорили тогда). Потому и прилепилась к сильному Астахову, а не к слабому Носкову. И убедила Николая, что это его ребенок, хотя сама точно знала, что нос-ковский.
Только “любовь зла”, забыть Игоря так и не смогла. Кстати, сам он долгие годы ничего не знал о том, что Антон — его сын. Совсем недавно сам догадайся по ее оговоркам. Вот и получилось, что любовь их уже столько лет длится.
Антон, до того слушавший внимательно, вдруг взорвался:
— Вот только про любовь не надо! Может, я и поверю, что тогда она ослепила тебя… но сейчас! Сейчас! Ты уже не девочка…
Тамара грустно улыбнулась:
— Я все понимаю. В твоем возрасте я кажусь глубокой старухой…
— Нет, что ты! Ты еще вполне ничего.
— Ну, почти старухой. Но это можно понять, только когда доживешь до этого возраста. В сорок с лишним любишь так же, как и в двадцать. И поверь, любовь, которая столько лет длится, чего-то стоит.
— Любовь? С кем? С этим ничтожеством?
— Сынок, любовь — это не “с кем”, это “к кому”! Любовь не выбирает! Тебе он кажется ничтожеством? Пусть! Зато нас с ним многое связывает.
— Что, например? Что тебя может связывать с автомехаником?
— Например, ты…