Выбор оружия. Повесть об Александре Вермишеве

- Да, длинный-длинный забор. Под этим забором вдоль дороги происходили совершенно ужасные для моего детского воображения сцены. Скользкая земля, обезумевшие люди, не люди - животные... Хочу сделать одну поправку: я сказал про хлеб и огурцы, а про суп забыл. Был суп, тюря, похлебка, что-то вроде лукового супа. И это было так вкусно, что я до сих пор больше всего люблю суп. Когда прилетаю в Москву, в ресторане заказываю три супа сразу: борщ, рассольник и куриную лапшу. Или: борщ, рассольник и солянку. На меня смотрят с удивлением: вот дурак иностранец, но... о вкусах не спорят. Главное, что я помню: Елец - это голод. Чувство голода. Елецкое детство, потом берлинское детство, потом парижская юность - я всегда голодный, всегда хочу есть. Но началось с Ельца. Мы были там с братом Юрием. Жили то у одной, то у другой тетки. А иногда раздельно. Наверно, двоих нас было не прокормить. Помню, Юрий жил у нашей родни в поместье, там было сытнее. Не знаю, какие они были помещики, грансеньоры или нет, но вокруг было очень красиво: лес, парк, пруды у дома. Какие-то статуи, дом с колоннами. Потом он сгорел. Там нам давали варенье из райских яблок, которое меня смущало названием, потому что я уже тогда знал, что рая и ада нет, но варенье мне очень нравилось. Кроме того, наш родственник делал дудочки. Дудели мы в них, как в медные трубы, громко, оглушительно. А в Ельце я ходил слушать антирелигиозные лекции. Эти лекции тоже до сих пор помню, они сделали меня на всю жизнь атеистом. В волшебном фонаре показывали, что на месте святых мощей лежат куриные косточки. Этого для меня было достаточно, я возмущался, кричал, свистел, топал ногами. Ненавижу лжецов, а попы лгут людям! Хотите молиться - молитесь, а врать не надо. Ладно, это моя больная тема. Что еще?

- Все то же.

- Обыск. Вбегают, с винтовками. «В сторону!» «Молчать!» «Кого прячете?» «Оружие!»

- А кого вы прятали, кого они искали?

- Не знаю - война. У тетки командир стоял на квартире при: красных, сказал нам, что знает нашего отца. Правда, дети, чьи отцы на фронте, всегда спрашивают, военных, не видели ли их отца. И им часто отвечают, что видели. А потом тетка плакала и сказала, что командира убили. Власть в городе переходила из рук в руки несколько раз.

- Один мамонтовский налет.

- Это сейчас так считается, по учебнику. А когда сидишь в подвале, тебе десять лет и на крыше бьет пулемет, тетка закрывает тебя тряпьем и шепчет в ухо: «Молчи, не дыши», - тогда кажется, что все это продолжается бесконечно...

IV

Александр достал из вещмешка блокноты и разложил их по столу. Старое деревянное кресло приветливо заскрипело. В ответ креслу стрекотнул сверчок, в саду спросонья вразнобой отозвались лягушки.

Ему всегда хотелось жить в таком полугородском-полудеревенском доме с окнами в сад, иметь тихую комнату, стол, за которым можно сидеть днями и ночами и писать, наблюдая, как день сменяет ночь, иногда выходить в сад, идти по улице до реки и снова возвращаться за стол. Не видеть петербургского двора-колодца, серых каменных стен, чужих окон в десяти саженях, скопления крыш и вечно хмурого неба. Правда, небо и здесь хмурое, но к вечеру чуть развиднелось, даже проглянуло солнце. Он вновь подумал о пьесе. Достал блокноты.

Вмещается ли увиденное и услышанное за два месяца странствий в драматургические рамки? Как передать все это, стремительно промелькнувшее? Вечный вопрос: как остановить мгновение?

Итак, если это будет пьеса? Предположим, героиня есть. По крайней мере прообраз. Это черноокая елецкая красавица. Но должен быть и герой. Кто же? Он сам? Нескромно, а ничего не поделаешь. «Эмма Бовари - это я». Однако для героя нужна предыстория, семья, где он родился, история его семьи. Пусть она необязательна на сцене, писатель, драматург обязан ее знать.

Летом семнадцатого года, в последнюю встречу, они спорили с сестрой Ниной. У нее тогда накалились отношения с семьей мужа, и она, по обыкновению впадая в крайности, утверждала, что именно старые семейные трагедии, которые накапливались, стали в итоге причиной войны и революции. Он смеялся, говорил, что это не по Марксу, а она яростно требовала, чтобы он увидел страдания родины через страдания семей.

«Мы на пороге братоубийственной войны, - пророчествовала Нина, - потому что семья разламывается окончательно, сын пойдет на отца, брат на брата, и кто-то из семьи будет безвозвратно отринут, а кто-то отречется сам, и многие за эти семейные распри поплатятся жизнью».

Братоубийственная война... А он не знает, где сейчас его братья.

Четыре года назад мальчишки рвались на фронт. Все за них страшно беспокоились: они были известны своим упрямством и безрассудностью. Где они сейчас? Главное, чтоб были живы.

В пьесе, вопреки тому что плела о семейных конфликтах и революции фантазерка Нина, он покажет, как раскалывает людей, вчера еще близких, революция и классовый антагонизм проходит через семью.