Выбор[Новое издание, дополненное и переработанное]

Это совсем не так просто — шедевр на аукцион выставить. Длинный дядька с молотком рот себе ладонью зажал, и сквозь ладонь смех прорвался неприличным туалетным звуком: прр-у-у-у.

— Иди ты, красавица, с таким шедевром знаешь куда…

— Да это же русский суперавангард!

А в ответ ей — те же неприличные звуки зажимаемого ладонями смеха. Только во множественном числе. В подсобном помещении, где шедевры перед выносом в зал держат, сбегаются к русскому чуду служители и охрана. Каждый, смехом давится. Каждый друзей скликает.

— Месье длинный, а почему бы смеха ради не выставить? Пусть парижская толпа тоже повеселится. Вам же реклама. Почему бы под занавес публику шуткой не повеселить? И журналистов.

— Нет, мадемуазель, иди-ка ты со своими шутками. У нас серьезное место. У нас самые богатые люди мира полотна Рафаэля покупают.

И тогда решилась Настя.

В каждом деле, в каждом начинании резерв быть должен. На войне — резерв снарядов. На корабле кругосветном — резерв воды питьевой. У банкира — резерв денег где-то припрятан должен быть. Мало ли что…

Заложила Настя все ордена. А княжеского Георгия припасла. Резерв. Сгодился.

— Ладно, — говорит длинному. — Если не продашь мою картину по хорошей цене, заберешь себе.

И крестик золотой подает. Знал длинный распорядитель цену офицерскому Георгию. Прикинул на руке. Тяжел. Хорошее золотишко. Главное, чтобы белая эмаль на лучах креста не повреждена была. А она блестит, сверкает, вроде сегодня утром сей крест из мастерской Фаберже вышел. Посередине в кружочке красном должен быть Георгий, змия разящий. Только нет Георгия. Вместо него — черный орёлик двоеголовый. На золотом поле. Это Георгий не для христиан, а для иноверцев — так сказать, Георгий без Георгия. Георгий с орёликом. Знает длинный цену офицерскому Георгию. Знает цену Георгию для иноверцев. Редкая штука. В десять раз дороже обыкновенного. Подбросил на ладони. Поймал. И исчез Георгий в его ладони, как в ладони фокусника. Усмехнулся длинный:

— Ладно, потешим публику. Выставим твою мазню.

3

Набит зал. Элегантные мужчины. Женщины в шляпах. Шелка. Меха. Забавные лисьи мордочки с янтарными глазами на роскошных плечах сиятельных дам.

— Карета миниатюрная, золото, сапфиры, рубины и бриллианты. Фаберже. 1909 год. Подарок наследнику престола царевичу Алексею…

— Сто тысяч!

— Сто десять!

— Сто двадцать!

Пьянит аромат дорогих духов. Сквозь пышную толпу ужами ползучими скользят дельцы-проходимцы. Перемигиваются.

— Табакерка золотая. Общий вес бриллиантов — три и шесть десятых карата. Фаберже. 1906. Принадлежала великому князю…

— Семьдесят тысяч!

— Восемьдесят!

Стюард бесшумно плывет по проходу. Перчатки белые, шелковые. В серебряном ведерочке бутыль драгоценная. Счастливому покупателю — от дирекции с наилучшими пожеланиями.

— Шишкин. «Дубовая роща».

На балконе — зеваки. На балконе — бывшие. Бывшие аристократы русские. Бывшие помещики. Бывшие предводители дворянства. Месяц назад продал один Шишкина за тысячу франков. Сегодня кто-то перепродает того же Шишкина за сто восемьдесят тысяч.

— Орден Андрея Первозванного. Последняя четверть восемнадцатого века. Работа неизвестного мастера. Предположительно, Осипов. Общий вес бриллиантов…

У дверей — молчаливая охрана. У хранилища сокровищ — тоже.

— Репин!.. Маковский!.. Серов!..

— Сорок пять тысяч — раз… Сорок пять тысяч — два…

Стучит молоток. Служитель в белых перчатках с поклоном представляет картину элегантному господину: Айвазовский. Элегантный рассматривает два мгновения в монокль. Кивает. Служитель с поклоном отходит. Еще кивок. Пожилая дама желает в последний раз оценить картину.

— Пожалуйста, мадам.

Взлетают цены, стучит молоток.

— Русский суперавангард. Картина Анастасии Стрелецкой «Вторая мировая война»…

Синим шелком занавешенную картину выносят из хранилища и устанавливают на возвышении. Разговоры гаснут.

Тишина. Два служителя, как бы не сговариваясь, по какому-то им одним известному знаку разом сдернули шелк. И зал замер.

Такого Париж еще не видел.

По серому холсту — две красные полосы. Одна над другой. А поперек, перечеркивая их, две черные.

Ошалел зал, обезумел. Такого еще не было.

И вдруг взорвало почтеннейшую публику. Вдруг затопали, засвистели. Вдруг заржали, заголосили, завизжали. Ах, до чего же французский народ умен и находчив! Под самый занавес хозяева аукциона решили шуткой гостей повеселить. Шутка удалась. Почтеннейшая публика сползает с кресел. Смех заразителен. Смеховая индукция иногда поражает сразу всех. Это и случилось. Люди валятся под мягкие плюшевые кресла, слезы смеха душат, смех — до икоты, до нервного вздрагивания. Смех может быть убийственным. Смех может довести до смерти. Это опасно! Можно захлебнуться смехом, как водой Ниагарского водопада. И в этой ситуации служители в белых перчатках должны бы разносить воду со льдом, которая одна только и может успокоить смеющихся. Но не могут служители спасать почтеннейшую публику от смеха — они сами по полу катаются.

И возопил элегантный:

— За такую картину я не дам франка, а десять су — самая ей цена!